Дневник EricMackay — @дневники: асоциальная сеть

пятница, 14 марта 2025

01:48

Form follows content

По подсчетам Н. Б. Голиковой, в 1699–1705 гг. представители духовенства были объектом преследования в 67 политических процессах Преображенского приказа (притом что всего сохранились материалы 300 процессов). Иначе говоря, составляя менее 3% населения, церковники оказывались «клиентами» Ф. Ю. Ромодановского значительно чаще, чем представители иных социальных групп, будучи основными подследственными в каждом четвертом процессе. Причем многие из этих дел (процитированное выше дело монаха Димитрия, дело Талицкого, дело юродивого Нагого и др.) государь рассматривал лично. Н. Б. Голиковой удалось обнаружить более 50 случаев личного участия Петра в решении политических дел Преображенского приказа 1700–1705 гг., причем не только значительных, но также и «мелких».

Е. Акельев «Русский Мисопогон»

@темы: история, книги, early modern Russia

URL

01:43

Form follows content

В середине ноября 1701 г. московские жители наблюдали жуткое зрелище. На Красной площади «коптили» (то есть жгли на медленном огне) книгописца Григория Талицкого (того самого, с которым любил подолгу беседовать боярин князь Иван Иванович Хованский), а рядом с ним – иконописца Ивана Савина, его друга и единомышленника. Их обвиняли не только в таких страшных преступлениях, как умысел на жизнь государя, намерение спровоцировать в народе возмущение с целью произвести смену правящей династии, но и в ереси – открытой проповеди учения о том, что Антихрист уже явился во плоти и этим «сыном беззакония» является царь Петр I.
читать дальшеОбвинив Талицкого и Савина в государственных преступлениях, а одновременно с этим и в ереси, власти приняли решение произвести казнь через сожжение. По всей видимости, это решение (как и обвинение в ереси) было утверждено на Церковном соборе, который был собран по инициативе царя специально для рассмотрения дела Талицкого в конце мая 1701 г. Но прежде чем привести приговор в исполнение, лучшие проповедники России, такие как Стефан Яворский и Димитрий Туптало (в будущем митрополит Ростовский), подолгу беседовали с Талицким, пытаясь разубедить его в еретических взглядах, но все тщетно!
Интерес к делу Талицкого во всем обществе был огромен. Важно понимать, что главный обвиняемый был известным в самых разных кругах человеком. Книгописца знали многие жители Москвы лично и давно. Знали его как человека, обладавшего глубокой эрудицией, с которым можно обсудить богословские вопросы, имевшие отношение к различным сторонам духовной жизни. Он издавна руководил артелью писцов, которые на высоком уровне готовили рукописные книги на заказ и на продажу. Среди заказчиков и покупателей Талицкого были и архиереи, и царедворцы, и крупные московские купцы. Книги его мастерской можно обнаружить в различных собраниях...

Теперь, когда Талицкого и Савина уже вывели для казни на Красную площадь перед толпой народа и под ними зажгли огонь, власти не теряли надежды привести их к публичному покаянию – прямо здесь, на Красной площади, на виду у многотысячной толпы. Такое публичное раскаяние могло бы произвести должный идеологический эффект и приостановить стремительный рост популярности Талицкого (а значит, и его крайне опасных для власти идей). Достижению этой цели власти придавали огромное значение. Подбором людей, которых следовало послать к книгописцу для увещевания, занимался сам Петр I. Например, 15 ноября 1701 г. увещевать Талицкого вместе с каким-то преображенским священником ходил близкий к царю комнатный стольник Федор Федорович Плещеев. Видимо, разговор с человеком, которого «коптили» на медленном огне, настолько его потряс, что на следующий день он заболел «огневою» (то есть горячкой), а в ночь с 22 на 23 ноября 1701 г. умер... Вдруг, в какой-то момент экзекуции, Талицкий не выдержал мучений... Условием приостановки казни было публичное покаяние. Талицкий попросил разрешить ему написать покаяние на бумаге, что ему было позволено сделать...

Приговор по делу Талицкого был вынесен 5 ноября 1701 г. «по указу великого государя и по боярскому приговору». Как мы уже знаем, Петр сам наблюдал за экзекуцией, направлял людей для увещевания Талицкого и, видимо, не случайно до 19 ноября находился в Москве. Прочитал ли царь обращенное к нему «Покаянное исповедание» Талицкого? Если принять во внимание тот интерес, который проявлял Петр к этому делу, его личные усилия, направленные на то, чтобы добиться публичного отречения Талицкого от «еретических» взглядов, царь должен был непременно прочитать, чтó написал Талицкий. И конечно, государь наверняка был разгневан тем, чтó ему пришлось прочитать: у Талицкого получилось не покаянное исповедание, а обличительная и довольно дерзкая речь, обращенная к царю... Не нужно обладать большой проницательностью, чтобы догадаться, что Талицкий сравнивал себя с пророком Илией, а Петра с нечестивым царем Ахавом, развращающим свой народ.
Само же «раскаяние» книгописца сводилось к таким словам: «Естьли я его, царя, назвал неистинно против глаголов Божиих в своем мудрствовании, и о сем прошу у него, Творца своего, прощения. А ему, царю, аще желает своего, такжде души моей спасения, достоит на те пророческия глаголы со известным испытанием положить подлинные доводы многими свидетели». Иными словами, Талицкий допускал гипотетическую возможность, что он ошибся, и в таком случае просил у Творца (а не у царя!) прощения, но все же он вряд ли ошибся и потому рекомендовал Петру вместе со своими приближенными хорошенько рассмотреть всю его аргументацию («со известным испытанием») и сделать из этого «испытания» должные выводы. Надо думать, после того как государь ознакомился с его «Покаянным исповеданием», Талицкого вновь привели на Красную площадь для исполнения смертного приговора. Предполагаю, что это произошло 19 ноября 1701 г., так как на следующий день Петр уехал из Москвы в Коломну.

В толпе смотрящих находился подросток, стрелецкий сын Иван Соколов (возможно, его отец был одним из казненных стрельцов). Происходящее глубоко запало ему в душу. Спустя годы, в 1720 г., Иван Соколов вспоминал: «Будучи де тот Талицкой в Китае [городе] у казни, говорил о вере и о правде и стал было обличать во весь народ, и за то де тому Талицкому положили в рот кляп, чтоб не говорил о правде, и созжен. А тот де Талицкой подлинно стоял за правду. И те ево, Талицкого, слова приемлет он, Соколов, и содержит за истинную правду».

Соколов стал горячим последователем Талицкого. Примерно в 1710 г. он записался в солдаты, принимал участие в Прутском походе, а потом, когда его полк был переведен в Санкт-Петербург, начал размышлять, как бы ему «убить ево, государя, до смерти». Несколько раз Соколов был близок к исполнению своего намерения. В 1720 г. он стоял на карауле у камеры племянника Мазепы А. И. Войнаровского в Петропавловской крепости. О своем намерении Соколов рассказывал своему другу, солдату лейб-гвардии Преображенского полка Никите Петровскому: «Стоит он, Соколов, ныне на карауле у арестанта Мазепина племянника Енаровского, и ежели де государь придет к тому Енаровскому, как он, Соколов, будет стоять на часах, и в тотчас он, Соколов, ево, государя, изрубит полашом у того Енаровского, потому что стояли они, караулные салдаты, у арестантов со обнаженными полашами, а он, государь, тех арестантов осматривал сам почасту, как те арестанты содержатца».
Но государь в его дежурство осматривать колодников не приехал. В другой раз Соколов ожидал своего часа, когда «у Церкви Петра и Павла на колоколне становили часы, и в народе была молва, что он, государь, тех часов изволит смотрить сам, и он, Соколов, чаял, что он, государь, и к тому Енаровскому будет, и утвердился мыслью своей, конечно, ево, государя, втотчас изрубить, а себе принять мучение за веру християнскую и за правду. И в то время он, государь, часов и арестантов осматривать не приходил и пошол в поход на море». Видимо, после этого глубоко верующий Соколов пришел к убеждению, что нет Божией воли в том, чтобы убивать Петра I. С этого времени он «тое злую мысль, что ево, государя, хотел убить, отложил, а вздумал работать Богу: идти куда-нибудь в пустыню и пристать бы к пустынножителю в келейники, чтоб трудитца и научитца грамоте, а об нем, государе, мыслил, где б ево, государя, ни получит, тут народно ево, государя, обличать о пременении веры и о неправде».

Сколько в петровской России было таких людей, которые, будучи вдохновлены примером Талицкого, мечтали «убить ево, государя, до смерти» или «ево, государя, обличать», мы не знаем. Но главное, этого не знал и сам Петр. Ненавистное лицо Талицкого («сухощав, остронос, волосы на голове и борода чермны, глаза серы»), не пожелавшего отступиться от своих убеждений даже при страшных мучениях, ему запомнилось на всю жизнь. Талицкий упоминается в печально известном указе от 17 мая 1722 г. об обязанности священника доносить о случаях, когда исповедник на таинстве покаяния открывается в намерении совершить «измену или бунт на государя»...

Е. Акельев «Русский Мисопогон»

@темы: история, книги, early modern Russia

URL

четверг, 13 марта 2025

02:07

Form follows content

Однако в тех листовках, которые распространялись в городах, монастырях и по наиболее оживленным дорогам Центральной России весной – летом 1700 г., была не только критика брадобрития. В них содержался призыв к активным политическим действиям – мирному коллективному обращению к государю с петицией об отмене брадобрития. Причем своим адресатом авторы прокламаций видели служилых людей, что не могло не вызвать у агентов власти особенного беспокойства. С одной стороны, такие действия вроде бы находились в рамках закона. В 22‐й статье 2‐й главы Соборного уложения (как раз посвященной государственным преступлениям) предполагалось, что «люди разных чинов» могут являться в органы государственной власти и даже к самому государю с коллективными обращениями, которые царские администраторы были не вправе оставлять без внимания, а тем более под угрозой жестокого наказания запрещалось представлять эти законные мирные коллективные обращения «скопом и заговором». Этим правом мирного коллективного обращения к властям и к самому государю люди активно пользовались в допетровское время. Сам Петр I до какого-то времени был вынужден считаться с этой традицией... Но в конце концов по инициативе царя была осуществлена криминализация подобных форм общественной активности. Петр собственноручно написал специальную статью для «Воинского артикула» 1715 г., в которой категорически запрещались подобные коллективные выступления...

Е. Акельев «Русский Мисопогон»

@темы: история, книги, early moren Russia

URL

02:02

Form follows content

В конце декабря 1696 г. или в начале января 1697 г. старец московского Андреевского монастыря Авраамий подал Петру I челобитную с суровой критикой различных общественных непорядков. Из самого текста следует, что эта челобитная (или «тетради») выражает не столько мнение одного старца, сколько консолидированную позицию некоего круга лиц, часто собиравшихся в келье Авраамия (в Андреевском монастыре на Воробьевых горах) для разговоров не только на духовные темы, но также и о «всяких мирских общих нужных делах». Ознакомившись с содержанием «тетрадей», Петр I приказал арестовать Авраамия и выяснить, кто именно принимал участие в этих разговорах...
читать дальше
Расследование, которое велось в Преображенском приказе в январе – марте 1697 г., выявило имена некоторых участников этого «кружка», как его называют в литературе: боярин Матвей Богданович Милославский, подьячие Владимирского судного приказа Игнатий Бубнов и Никифор Кренев, стряпчий Троице-Сергиева монастыря Кузьма Рудеев, крестьяне села Покровского Иван и Роман Посошковы и др. Эти единомышленники, собиравшиеся в келье старца Авраамия, критиковали царя за «потехи непотребные», «шутки и дела богонеугодные», «от которых надобно ему возбранять подданных своих, и он де то сам творит» (речь идет о Всешутейшем соборе), неправедный суд, мздоимство и волокиту в приказах, за то, что государь «безмерно де стал упрям», мать, жену, духовника и прочих «всех не слушает и совету от них доброго не приемлет», «не изволит жить в своих государских чертогах на Москве» и др.

Старец говорил своим собеседникам, «чтоб они тебе, великому государю, известили и челом били о том, чтоб неугодное Богу и людям добрым непотребное покинуть, а за угодное и потребное Богу и людям добрым неленостно принятися и неоплошно хранити». На это его собеседники отвечали, что так обличать государя служилым людям не подобает: «Скажут де про нас, будто мы заводим бунт, и блюдутся казни и разорения домов своих и ссылок». С подобными обличениями к царю следует обращаться «святейшему патриарху и духовному отцу его, великого государя, священнопротопопу... и преосвященным митрополитом, и архиепископом, и епископом православным, и архимандритом, и игуменом, и всему Освященному собору: на то де их Господь Бог и устроил – ходатайствовати о всех людях ко Господу Богу, такоже и к царем православным о всяких мирских общих нужных делах. О сем де деле и вашей братье, монахом, пристойно бить челом и говорить: у вас де домов, такоже и жен, и детей нет; хотя де ково из вашего чину и в сылку пошлют – в монастырь же».
Поразмышляв, старец Авраамий был вынужден признать справедливость таких суждений: действительно, «из них ково пошлют в сылку – жена, дети восплачют, а наипаче у ково есть отец или мать в старости <…> а у меня, убогова чернца, уже на сем свете несть ни отца, ни матери; аз един, и возплакать по мне и опечалится некому». Поэтому он и решился прийти к царю с таким обращением.

Е. Акельев «Русский Мисопогон»

@темы: история, книги, early modern Russia

URL

среда, 12 марта 2025