Прекрасно

[EricMackay]

Русский дефолт
Демократы или черносотенцы?
Часто приходится слышать, что русский национализм – это какая-то пещерная сила, необходимая Кремлю, чтобы держать Россию в стороне от всего светлого. Говорят, будто власть хочет выставить против демократии гвардию мракобесов, готовых лишить русскую культуру "шотландца Лермонтова" и "эфиопа Пушкина". На днях и А. Пионтковский написал, что популярный лозунг "Хватит кормить Кавказ" - это "глубоко верноподданнический, рабский, плебейский призыв", тех, кто хочет "кормить до последнего русского своих жуликов и воров: Путина и Абрамовича, Сечина и Чемезова, Медведева и Фридмана, Дерипаску и Тимченко, братьев Ротенбергов и братьев Ковальчуков".

Все это неверно. Коренное отличие русских националистов нашего времени от дореволюционных черносотенцев, в том что они именно националисты, а не шовинисты. Черносотенцы готовы отказаться от части своих прав в пользу государственной власти, националисты требуют, чтобы государство поделилось с ними частью своих полномочий. Многие русские националисты считают себя демократами, а некоторые сторонники авторитаризма даже показывают на их примере, как выглядит настоящая, не стесненная гражданскими институтами демократия. Основное требование русского национализма состоит вовсе не в том, чтобы отделить Кавказ и прогнать мигрантов, а в том, чтобы народу дали право поднимать подобные вопросы, и вопросы национального самоопределения.

Многие считают, что у русских и так все есть, что все советское и российское – это и есть русское "по умолчанию". Пусть даже так. Но как мы знаем из истории, в том числе – из самой недавней, нации имеют полное право в любой момент сказать, что им лучше знать, кого и что считать эстонским, украинским или грузинским. И СССР, и современная Россия категорически отрицали реальное право наций на самоопределение, в первую очередь – право русских. Это естественно: если СССР мог существовать и без молотовско-риббентроповских прирезок, а РФ обходится еще меньшим, то самоопределение русских моментально уничтожило бы государственно-правовые конструкты под названием "СССР" и "РФ".

Именно по этой причине Крылова или Тора винтят через пять минут после выхода на митинг, а то и прямо у дома, а Андрей Андреич Пионтковский, костерящий Путина чуть не ежедневно на протяжении многих лет, не просто до сих пор на свободе, но и был однажды оправдан Басманным судом по обвинению в экстремизме. Власть знает, кто ей опасен.

Не буду скрывать, что сам я противник так называемой "низовой субъектности", то есть такой ситуации, когда улица, а то и подворотня вытесняют и подменяют собой государственные институты. Мне не нравится вмешательство народа в работу правоохранительных органов и судов, а также органов государственной власти. Но я, в отличие от действующих российских властей, не мечтаю избавить государство от контроля снизу, а лишь хочу, чтобы этот контроль был эффективным и цивилизованным, чтобы от него был толк. Для этого, на мой взгляд, нужно, чтобы народ, как источник власти, для проведения своей воли формировал гражданско-правовые структуры из наиболее образованных и трезвомыслящих своих представителей. Демократия без гражданского общества бесполезна и даже вредна. Но это означает, что народу надо помочь, а не помешать. В этом вся разница: если нашу власть раздражает народная активность как таковая, то меня – то, какие формы эта активность принимает.

Нельзя позволять улице управлять государством, но нельзя запрещать ей говорить о своих нуждах. Наложив такой запрет, государство идет на полный разрыв с населением. Именно поэтому националисты (как, впрочем, и часть либералов) называют нынешний российский режим оккупационным. Я не говорю, что эта оценка верна для всех, но она симптоматична. Улица не умеет находить правильные решения социальных и политических проблем, но она умеет на них указывать.

Потерявши Украину, по Кавказу не плачут
Очень часто спрашивают: а чего русским не хватает? Строго говоря, такие вопросы народам не задают. Чего не хватало украинцам, грузинам, казахам или хорватам? Свободы не хватало. Мы либо соглашаемся с тем, что тот или иной народ имеет право на самостоятельность, либо аргументировано отказываем ему в этом. Но отвечать: "да у тебя и так все есть" нельзя. По сути у русских к концу советского периода зародилось то же сепаратистское движение, что и у остальных народов бывшего СССР. Желание отделиться от советского государства, от советского наследия, забрать свою часть и послать кремлевскую верхушку по известному адресу было, разумеется, не общим для всех русских, но весьма значимым. Отделение России от СССР в 1990 – 1991 гг., кстати, произошло именно по сепаратистскому сценарию, другое дело, что РСФСР ни в коем случае не была "русским государством", и РФ им тоже не стала. Участившиеся в последние годы напоминания о том, что государство у нас многонациональное, что оно – общий дом, ориентированы на то, чтобы не позволить национальному большинству стать субъектом политики. Слова "пора вернуть эту землю себе", которые вся страна услышала в 1988, для большинства народов стали руководством к действию, для русских же остались несбыточной мечтой. Я не говорю, что все русские мечтали о свободе и самостоятельности, но таких было немало.

Этот конфликт русских (скажем мягче: части русских) с государством разворачивается не только в национальной плоскости, национальное измерение здесь объединено с социально-политическим. Отделение государствообразующего народа от управления страной объясняется не какой-то будто бы присущей российским властям "русофобией", а их сильнейшей коррумпированностью и ориентацией на интересы крупного бизнеса. Когда глава ФМС тов. Ромодановский предлагает платить мигрантам пенсии, он делает это не то чтобы от нелюбви к коренному населению, но уж точно - от готовности в любой момент предать интересы этого населения ради выгод строителей и коммунальщиков. Лужков запомнился как ксенофобией, так и тем, что именно при нем московские дворники стали азиатами.

Народ отодвигают от управления – мягко, но решительно, заставляя его отказаться от политических прав в обмен на социальные подачки. По этой причине государство у нас одновременно народное и антинародное. Оно охотно поддерживает люмпенов, но не дает им подняться. Их дело – слушать про повышение средних зарплат и пенсий и не лезть в те сферы, которые зарезервированы для "серьезных людей". С точки зрения простого человека это выглядит так: государство наживается за мой счет, используя для этого Кавказ и трудовую миграцию. По этому причине мы обнаруживаем среди активных участников "русских маршей" самого известного в стране "народного" борца с коррупцией – Алексея Навального.

Русский вопрос скоро может выйти и в международную плоскость. Активный завоз в Россию гостей из Азии проходил именно тогда, когда позорно провалилась государственная программа поддержки соотечественников. В ситуации, когда государство открыто делает ставку на Кавказ и азиатскую миграцию, игнорируя соотечественников из бывших республик, русских начинает сильно стеснять многонациональный формат государства. Поиск новых политических связей, скорее всего, так или иначе приведет к идее возрождения "русского мира", в его полном, дореволюционном формате или в частичном - с Восточной Украиной. Лозунг "Прощай, Кавказ, привет, Донбасс!" может в ближайшие годы стать серьезным политическим фактором. Если он кому-то пригодится – забирайте.

Русские by default
Теперь надо сказать пару слов о названии "Русский дефолт". Однажды мне в разговоре предложили считать русскими всех граждан страны... по умолчанию, дефолтно, то есть пока чеченец не напомнит, что он чеченец, а мордвин – что он мордвин. Меня потрясла не только образность этих слов, но и то, что мой собеседник, человек в высшей степени образованный, этой образности не заметил. Вспомнился расхожий сюжет африканских сказок про то как некая зверушка проспала собрание, на котором бог раздавал каждой твари какие-нибудь блага: красивые шкуры, длинные ноги или мощные зубы. Успел назвать себя башкиром или кабардинцем – молодец, не успел – оставайся русским. А ведь именно на этом принципе и строилась наша государственная политика с тех по крайней мере времен, когда было отменено слово великоросс.

Сейчас сплошь и рядом утверждают, что все жители Российской империи назывались русскими. Это неправда. Багратион был русским полководцем, а Левитан – русским художником, но они оставались таковыми лишь потому, что "прописались" в русском государственно-правовом и культурном пространстве: один служил России, другой обогащал ее культуру. Никогда жителя аула не называли русским, да он и сам так себя не называл и не претендовал на это. После революции ситуация изменилась. Началась политика денационализации, которая допускала национальное только по сталинской формуле: "национальное по форме, социалистическое по содержанию". В рамках этой политики позволялось сохранять свою национальность, если она воспринималась как некая красивая завитушка на пути к коммунизму. Понятно, что такие отклонения разрешались лишь тем, кто стартовал к светлому будущему с невыгодной точки, далеко отстоящей от человека с холодной головой и стартовым маузером. Если же русский заявлял о своей национальности, это интерпретировалось системой не как "извините, я отстал на пути к социализму", а как "ну вас на хер, я пошел назад". Герои "Мимино" ведут себя примерно так же, как и нынешние выходцы с Кавказа, игнорируют закон и всюду используют блат. На дворе 1978 год, но поведение Валико и Рубик-джана, осуждаемое системой, воспринимается как часть национального колорита. Друзьям не надо соблюдать правил, обязательных для всех остальных, им не надо даже изображать из себя строителей светлого будущего – достаточно быть просто забавными людьми из союзных республик. Сцена с лезгинкой в гостинице или эпизод, когда Бухути Закариадзе перекрикивается с земляками через весь ресторан ("По семейным обстоятельствам", 1977), наглядно показывают, как существенно различался допустимый уровень национального своеобразия для русских и представителей других народов СССР.

Между Пушкиным и фофудьей
Русская культура четко делится на две части – высокую и народную. К первой имел и имеет полный доступ любой, кто хочет развивать ее традиции. Творцом же народной русской культуры, разумеется, может быть только русский народ. Подобное разделение можно проследить, вероятно, во всех крупных культурах, но нигде оно не стало таким масштабным и значимым как в России.

Это разделение стало явным, вероятно, в первой половине XIX века, и уже тогда "низовая" культура воспринималась в связи с национальным вопросом, получая политическое измерение. "В стране рабов опасаются глубоких переживаний, порождаемых патриотическими чувствами; оттого все национальное, даже музыка, делается здесь оружием оппозиции", - писал Астольф де Кюстин в своей равно неприятной царским и советским властям книге.

Ситуацию еще более ухудшил произошедший в советское время насильственный обрыв национального развития. В СССР был создан официальный заменитель народной русской культуры в виде песен про Волгу, от которых легко перебрасывался мостик к "широка страна моя родная" и прочим панегирикам советской власти, а вся подлинная народная русская культура перешла в разряд низменного. Замена народной культуры на коммерческие аналоги, а также спрямление мелких культурных различий вообще характерны для XX века, но в СССР таким подлежащим коррекции "различием" оказалась культура не каких-нибудь пикардийских фермеров, а государствообразующего народа. Русские – единственная, вероятно, из нескольких десятков крупнейших наций мира, чье национальное самосознание подавляется так долго и целенаправленно. Во Франции не меньше ксенофобии, чем в РФ, однако французу не повторяют на каждом шагу, что его государственность и культуру создавали флорентийки Медичи и армянин Азнавур. Причина проста: с получением гражданства Франции иностранец утрачивает свою национальность и становится французом. У француза нет задачи ежечасно напоминать urbi et orbi о своем существовании, хотя проблема конфликта культур для него существует.

В России же все иначе, чтобы не сказать: наоборот. В стране есть нерусские национальные республики, на которые опираются соответствующие народные культуры, и есть высокая культура, которая, сохранив название русской, считается (и является) интернациональной. Самой же русской народной культуры на официальном уровне нет – ее функции переданы условному Министерству великой русской культуры. Вайль и Генис в "Русской кухне в изгнании" обращают внимание на забавную деталь: щи считались признаком маргинальности: "Если дома пахнет щами, значит тут живут малокультурные, отсталые люди". Этот ряд можно продолжить: профессор кислых щей, лапотник, с недавних пор – фофудья. Впрочем, есть и более емкий образ: слово "деревня", в его уничижительном значении. У тех же Вайля с Генисом упоминается хорошо знакомая многим ситуация с родным дедом, приехавшим погостить из деревни: "уже в шесть утра он с громовым хлюпаньем пьет в кальсонах чай, и решительно нет возможности знакомить его с друзьями". И даже сейчас, во время победившей политкорректности, этой "деревенщине" не находится места в приличном обществе. Вспоминается печальная история дирижера Горенштейна, уволенного нынешней осенью за слова "этот аул" в адрес не слишком одаренного скрипача.

Стоит ли удивляться, что нам смешны православные хоругвеносцы или Холмогоров в косоворотке, но совершенно не смешны шотландские или баварские ряженые? Различие понятно: бороды и сарафаны символизируют для нас все низкое и крайне непрестижное, тогда как тирольские шляпы и мужские юбки маркируют высокий, западный уровень жизни. В результате советский и постсоветский человек накрепко усвоил, что нет ничего позорнее, чем быть заподозренным в связях с колыбелью русской культуры.

В культурном измерении повторялась и до сих пор повторяется та же ситуация, что и в измерении политическом: высокая культура, та, которую называют великой русской культурой, признавалась общей и интернациональной, а народная русская культура – низменной, сознательным отступлением от культуры высокой. Получалось и получается до сих пор, что русский, настаивающий на своей этнической русскости – это не просто человек низкой культуры, а своего рода террорист, подрывающий "Россию Пушкина и Лермонтова".

Главным результатом такой политики стало даже не уничтожение русской народной культуры, а маргинализация русской темы, ее полное вытеснение из приемлемого для культурного человека поля. Между Пушкиным и фофудьей места не остается. Tertium non datur. В результате не просто народная культура сходит на нет, но сама постановка вопроса о ее возрождении вызывает у нормальных людей здоровый смех. Наша русскоязычная речевая практика не сохранила ни слов, ни понятий для того, чтобы говорить о любви к своей стране и своему народу, оставаясь при этом в культурном поле. Эта ситуация структурно идентична той, что сложилась в русском языке с вопросами пола. О табуированном – только неприлично. Запрет русской темы закономерно привел к появлению того, что мы видим на фотографиях с "русских маршей". Как сказал в недавнем интервью Навальный: "большое количество маргиналов и людей, которые бегают с этими пресловутыми зиг-хайлями - это прямое следствие того, что националистическое движение не имеет возможности существовать в легальном поле". На пути к русскому национализму поставлен столь высокий культурный барьер, что перескочить его могут почти исключительно люди, не отягощенные культурой. Именно поэтому фотографии с националистических мероприятий производят столь тягостное впечатление. Русского национализма как бы и нет вовсе. Есть "русский фашизм". В такой ситуации настаивать на своей принадлежности к русским стало неприличным. Ты русский? Вперед – к щам, фофудье и зигующим молодчикам.

Снова Панова?
Тем временем русские все настойчивее требуют гражданских и политических прав, хотя (скажем "спасибо" советским и российским идеологам) почти не представляют, что это такое. Однако без признания русских субъектом политики и права никакой разговор о правовом государстве невозможен. Хрестоматийный ответ трижды лауреата Сталинской премии Веры Пановой Довлатову, о том, что правитель России не обязательно должен быть русским, но обязательно - умным, не верен по существу: только русский народ имеет право устанавливать правила своего политического существования. Предписывать конкретное решение нельзя. Если народ скажет, что правитель должен быть русским – будет русским; скажет: умным – будет умным, скажет: лысым, пьяным и веселым – будет лысым, пьяным и веселым. Можно подсказывать народу правильное решение, но не диктовать его. Производство политических "средств производства" должно оставаться у народа. Надо либо признать право народа на политическую субъектность, либо открыто отказать ему в этом праве, четко понимая, что тогда режим будет объявлен диктатурой или оккупацией по отношению к русским.

Русский вопрос сводится не к тому, чтобы русские могли дать выход своей ксенофобии: прогнали бы "инородцев", крестили мусульман и отдали всю власть скинхедам, а к тому, чтобы русский народ хоть где-нибудь и хоть когда-нибудь стал "носителем суверенитета и единственным источником власти".

Чужие требования всегда кажутся надуманными. А люди просто хотят пожить в своем доме, с плохими Тамбовом и Костромой, без хороших Чечни и Дагестана. Пусть этот дом кому-то кажется небогатым или неказистым, но для русских он свой. Неужели не заслужили?
mike67.livejournal.com/350899.html#cutid1