читать дальше
***
И моё глубочайшее убеждение, что хоть и без «любви к России», он был в полнейшей мере русским патриотом во все годы Первой Великой войны, вплоть до крушения Российской Империи и последовавшего затем крушенья России — той России, что жила в представлении безразлично и моём, и маннергеймовском.
Позже, когда этой, в корнях своих императорской, России не стало, и когда мы, «белые» русские, были в эмиграции, а Маннергейм сделался первым лицом в независимой Финляндской республике, при встречах с Маннергеймом я видел и знал, что он продолжает оставаться другом всех близких ему русских, и что он не питает вражды к воспоминанию о той России, которой он прежде служил.
Однако ещё позже он дал себе проникнуться враждой к России.
Не специально к красной и советской России большевиков, но и к России нашей...
Маннергейм мне ответил, на языке русском, к чему его никто не принуждал. Письмом холодно корректным, из которого мне стало ясно, что теперь стал он врагом всего того русского, что есть на свете. И я тоже написал ему, теперь тоже на языке русском, что ничего не прошу и ничего не предлагаю. Оба эти письма помещены в числе приложений к настоящей главе; и из них нельзя не увидеть той враждебности, с которой в конце своей жизни Маннергейм стал смотреть на русскую Россию.
sogenteblx.livejournal.com/103040.html