[EricMackay]

Н. Петрухинцев
Внутренняя политика Анны Иоанновны (1730 - 1740)

2-я часть

Башкирия и башкирское восстание



Башкирия к началу XVIII века
Башкиры перешли в русское подданство после падения Казани, сохранив обширную автономию, внутреннее устройство и владея землей на основе «вотчинного права» (под которым сами башкиры подразумевали ее полную неотчуждаемость), с уплатой довольно скромного ясака*.
К началу XVIII в. Башкирия по-прежнему представляла собой фактически замкнутую этносоциальную структуру. Русское население и землевладение здесь были крайне невелики и сосредотачивались в основном в районе Уфы** (основанного в 1586 г. русского центра одноименного уезда), в полосе пограничной с казанскими землями и на Исетской пограничной линии в Сибири. За время пребывания в русском подданстве численность башкир и площадь занимаемой ими территории выросли, а экономическое положение улучшилось. Оклад ясака был зафиксирован на уровне 1631 - 1632 гг. и при постоянном росте населения тяжесть его стабильно сокращалась. С середины 1650-х гг. и до начала 1730-х объем повинностей и налогообложение практически не менялись.
Периодические попытки русских властей усилить контроль над Башкирией башкирская верхушка успешно торпедировала с помощью организуемых ею восстаний (1662-1664 и 1705 - 1711 гг.), каждый раз вынуждая правительство не только отступить, но и пойти на определенные уступки, расширяющие и укрепляющие башкирскую автономию.
Башкирское землевладение отличалось большим своеобразием - местная верхушка (бии, тарханы и проч.) собственных вотчин и поместий не имела, господствовала «волостная» (фактически родоплеменная) форма владения землей и местная знать распоряжалась общинными землями, контролируя их при помощи родоплеменных и общинных структур.
В хозяйственном отношении башкиры находились в состоянии перехода от скотоводческого уклада к земледельческому. По очень приблизительным оценкам на 1725 - 1726 гг. от 2/3 до 3/4 башкир сохраняли традиционные занятия и образ жизни, занимаясь кочевым и полукочевым скотоводством. Башкиры Осинской дороги*** (примерно 7% от общего числа) к этому времени перешли к полной оседлости и земледелию; башкиры Казанской дороги (27%) широко практиковали земледелие и только половина из них летом вела полукочевой образ жизни; башкиры Ногайской и Сибирской дорог вели полукочевой образ жизни, занимаясь скотоводством и почти не практикуя земледелия.
Башкирская верхушка активно привлекала на свободные и малоиспользуемые земли пришлое земледельческое население и на протяжении XVII в. здесь сложилась иноэтническая тептярско-бобыльская группа состоявшая (по II ревизии) из мордвы (2/3), марийцев (1/3) и татар (0,5%). Правом собственности на землю тептяри и бобыли (первые вероятно были занесены в особые списки - «дефтер», отсюда и название, вторые жили «без записи») не обладали. Часть из них арендовала землю у башкир и платила особый «тептярский» оброк (подворный) в российскую казну, другие жили на башкирских землях на условиях уплаты податей самим башкирам (использовавшим их для уплаты собственно «башкирского» ясака).
Еще одной группой местного иноэтнического населения были служилые татары-мещеряки (мишари)****. Ясака они не платили, однако также вынуждены были арендовать землю у башкир.
Численность населения Башкирии (Уфимской и Исетской провинций) определенную В. М. Кабузаном (228,6 тыс. чел., в т. ч. 171,9 тыс. собственно башкир) автор считает заниженной и определяет ее в 250 000 - 300 000 чел., из которых «не менее 20-25% (а вероятнее всего около трети)» составляли представители тептярско-бобыльской группы.
Прямые и косвенные налоги в пересчете на душу м. п. для Башкирии были существенно ниже не только сборов с русского населения, но и сборов с малороссийского / черкасского населения.
Оклад ясачного сбора на 1730 г. составлял 7 375 руб. и даже при минимальной оценке численности населения (Кабузан) средний размер ясака составлял 9,2 коп. с души (в 8 раз меньше подушной подати с русских владельческих и в 12,4 раза с государственных крестьян), при этом на собственно башкир (плативших 22,4% общей суммы) приходилось 4-5 коп. Оклад косвенных сборов составлял, в общей сложности, 4 255 руб., вместе с ними на душу м. п. приходилось не более 14,5 коп. сборов.
Небольшая часть башкир (тарханы, на конец XVII в. - 155 чел.) регулярно привлекалась к военной службе и была освобождена от уплаты ясака.

* Зауральская Башкирия вошла в состав России позднее, во второй четверти XVII в. и подчинялась сибирской администрации, не составляя с остальной единого субъекта.
** В Уфимском уезде имелось ок. 200 русских помещиков и 100 помещичьих деревень с 1 473 крестьянами, от 1 до 8 дворов и, максимум, до 33 крестьян и дворовых на помещика. Небогатые мелкопоместные русские помещики вынуждены были арендовать землю и промысловые угодья у башкир, почти поголовно владели их языком и использовались властями для сбора ясака и прочих податей.
*** Собственно башкирские земли разделялись на 4 дороги («даруги») - Осинскую, Казанскую, Ногайскую и Сибирскую.
**** Ок. 5 000 чел.?

Оренбургская экспедиция
Толчком к началу Башкирского восстания 1735 - 1740 гг. послужило начало функционирования Оренбургской экспедиции. Последняя была очередным проектом обер-секретаря Сената И. К. Кириллова, систематически предлагавшего правительству масштабные (но малореалистичные) прожекты развития восточных окраин (автор считает их взаимосвязанными частями определенной системы взглядов, сложившейся у обер-секретаря и именует «кирилловским проектом»). Часть кирилловских проектов была принята правительством (Вторая Камчатская экспедиция, Охотский проект, Анадырская партия, Оренбургская экспедиция), реализация их дала далекий от желаемого результат, однако сами эти проекты, как считает автор, во многом определили дальнейшую политику русского правительства на восточных окраинах.
Основной задачей Оренбургской экспедиции было широкое проникновение в Среднюю Азию, сулившее, по мнению Кириллова, огромные выгоды империи. Главным опорным пунктом этого проникновения должен был стать создаваемый на Южной Урале новый город Оренбург, а основным источником материальных и человеческих ресурсов - Башкирия, о реалиях которой Кириллов имел самые смутные представления*. Проект был принят правительством, поддержан самой императрицей и начал реализовываться в 1734 г.
Кириллов прибыл в Уфу в ноябре 1734 г., однако еще до его приезда и начала деятельности экспедиции башкирская верхушка приняла решение добиваться ее срыва. Башкир не устраивало прежде всего строительство Оренбурга, перекрывающего стратегически важные «уральские ворота». На состоявшемся осенью? 1734 г. съезде башкир было решено препятствовать строительству Оренбурга, нападая на идущие к нему обозы и команды. Таким образом, как считает автор, башкирская верхушка собиралась вновь вынудить русское правительство отступить, переоценивая собственные силы и недооценивая решимость правительства.

* Оформлению проекта способствовал переход в начале 30-х гг. в русское подданство части казахов. В 1730 г. хан Младшего жуза Абулхаир направил в Россию посольство с просьбой о принятии в подданство. Русское правительство приняло это предложение, отправив в 1731 г. к Абулхаиру посольство, возглавляемое А. И. Тевкелевым. Последнему предписывалось принять Абулхаира в подданство на тех же условиях, что и башкир. Однако среди самих казахов обнаружилась сильная оппозиция Абулхаиру и России и только к 1733 г. Тевклеву удалось добиться успеха. В рамках Оренбургской экспедиции предполагалось развить этот успех, добившись подчинения прочих казахских племен.

Башкирское восстание 1735 - 1740 годов
И. К. Кириллов, как уже говорилось, рассчитывал обеспечить экспедицию за счет местных ресурсов, о которых имел самые смутные представления. Так, финансировать ее предполагалось за счет «прибылых» доходов Уфимской провинции (по мнению Кириллова - 12 000 руб., фактически на 1735 г. - 5 073 руб., реальные расходы на экспедицию достигали нескольких десятков тысяч рублей), военной силой обеспечить за счет башкирских тарханов и мишарей, строительство Оренбурга вести силами тептярей и бобылей. Всего на военную службу и строительные работы планировалось привлечь до 40 000 чел., т. е. 20-40% мужского населения Башкирии. По прибытии в Уфу Кириллов развил активную деятельность по мобилизации денежных и прочих ресурсов (организовал перепись ясачного населения, резко увеличил число тарханов - до 755 чел. и т. д.), что только укрепило башкир в намерении добиваться срыва экспедиции.
В апреле 1735 г. Кириллов двинулся из Уфы к месту предполагаемой закладки Оренбурга. В середине июля башкиры напали на следующий за ним обоз, конвоируемый солдатами Вологодского драгунского полка, вслед за этим разорив окрестности Мензелинска.
Для борьбы с разгорающимся восстанием в августе 1735 г. правительство создало специальный орган - Башкирскую комиссию, во главе которой был поставлен амнистированный А. И. Румянцев, живший в ссылке в близлежащем Алаторском уезде. Местом пребывания комиссии был выбран Мензелинск.
Румянцеву было предписано «смирять» восставших прежде всего уговорами и только по необходимости - вооруженной силой. Действуя в соответствующем духе Румянцеву удалось добиться некоторого успокоения (которое, впрочем, могло быть связано и с сезонным фактором - наступлением зимы)*.
Действовавший самостоятельно Кириллов в августе 1735 г. заложил Оренбург (на месте нынешнего Орска) и вскоре с большей частью сил ушел в Самару, направив своего заместителя А. И. Тевкелева в Екатеринбург. Продвижение обоих отрядов сопровождалось карательными акциями против башкир.
Кириллов, осуществлению проекта которого пытались помещать башкиры, занял по отношению к повстанцам максимально жесткую позицию и к началу 1736 г. сумел (видимо при поддержке Бирона) склонить на свою сторону правительство. В феврале 1736 г. предложения Кириллова об ограничении башкирской автономии были утверждены правительственным указом.
Система внутреннего управления башкир менялась - общебашкирские съезды запрещались; в волостях управление, вместо прежней родоплеменной верхушки, передавалось выборным старшинам; часть земли принадлежавшей башкирам передавалась служилым татарам-мещерякам (сохранившим лояльность русским властям); земли обрабатываемые тептярями и бобылями передавались им во владение, с уплатой государственного ясака и освобождением от повинностей в пользу башкир; разрешалась также свободная покупка и продажа земель в Башкирии; численность мусульманского духовенства ограничивалась, ему запрещалось вести активную миссионерскую деятельность и строить «без указа» мечети и школы; пойманных бунтовщиков предписывалось казнить и ссылать, с участвовавших в мятеже аймаков брать штраф лошадями, башкирам запрещалось пользоваться огнестрельным оружием и держать кузницы и кузнецов (сохранялись только в городах) и т. д.
Вдоль внешних границ Башкирии (по рекам Самара, Яик и притокам Тобола и Камы) предполагалось возвести цепь крепостей, ограждающих территорию России и изолирующих башкир от других кочевников. Строительство Ново-Закамской линии в новых условиях становилось бессмысленным и в мае 1736 г. было прекращено.
Весной 1736 г. русские войска перешли в решительное наступление на повстанцев. Единого руководящего центра русские силы не имели. Подавлением восстания одновременно занимались Оренбургская экспедиция (Кириллов и Тевкелев, отличавшиеся наибольшей жестокостью), Башкирская комиссия (Румянцев), начальник уральских заводов В. Н. Татищев и уфимский воевода С. В. Шемякин. Серьезного сопротивления русским войскам башкиры оказать не смогли и Казанская, Ногайская и Сибирская дороги были опустошены карательными экспедициями, было разорено ок. 300 деревень и т. д. Разорение Казанской дороги, бывшей основной житницей Башкирии, зимой 1736 / 1737 г. привело к голоду. К осени восстание пошло на спад, к концу года 15 089 башкир (в т. ч. и некоторые лидеры повстанцев) явились с повинной, в качестве штрафа было собрано 5 627 лошадей.
Помимо карательных экспедиций русские власти занимались и закладкой крепостей, всего в 1735 - 1736 гг. их было заложено 10 - 11 (Оренбург/Орск, Челябинск, Чебаркуль, Миасс и др.). Окрестности крепостей заселялись русскими служилыми людьми (будущие оренбургские казаки), набираемыми большей частью из беглых и ссыльных, а отчасти из яицких и уфимских служилых казаков. Вдоль границ Башкирии, таким образом, формировались полосы русского земледельческого заселения. С начала лета 1736 г. проводились в жизнь и прочие положения февральского указа - передача земли мещерякам и тептярям, назначения «верных» старшин и проч.
В апреле 1737 г. И. К. Кириллов умер и руководство Оренбургской экспедицией перешло в руки В. Н. Татищева, опытного администратора и сторонника более умеренного курса в отношении башкир.
Весной 1737 г. восстание башкир возобновилось, охватив три дороги - Сибирскую, Ногайскую и (ранее в нем не участвовавшую) Осинскую. Разоренная Казанская дорога в восстании почти не участвовала. Возобновление восстания привело и к возобновлению карательных операций, за 1737 г. было сожжено ок. 150 деревень.
Численность русских войск, действовавшие против повстанцев, к марту 1737 г. доходила до 17 600 чел. (9 900 регулярных и 7 700 иррегуляров), помимо этого могло быть дополнительно мобилизовано еще 4 500 чел., части были хорошо укомплектованы (лишь ландмилиция страдала от нехватки лошадей). Помимо русских войск в борьбе с мятежниками участвовали служилые татары и лояльные русским «верные» башкиры.
Татищев, фактически вступивший в должность начальника экспедиции (переименованной в Оренбургскую комиссию) только летом 1737 г., постарался привести в порядок ее хозяйственные и финансовые дела и уменьшить масштаб злоупотреблений русских командиров и администраторов и башкирских «верных» старшин.
При проверке финансовой деятельности экспедиции выяснилось, что за первые 2,5 года (1734 - 1736) ее функционирования было потрачено (по неполным данным) 168 305 руб. (т. е. в среднем св. 60 000 руб. в год, вместо планировавшихся Кирилловым 12 000 руб.). Средства привлекались из 13 источников, собственно уфимские доходы составляли всего 11% (19 698 руб.). На 1738 г. комиссии требовалось (с учетом затрат на обселение крепостей) 83 000 - 109 000 руб.***, в перспективе - примерно по 88 000 руб. в год.
Была проведена и частичная административная реформа - Зауральская Башкирия выделена в отдельную , подчиненную Сибирской губернии, Исетскую провинцию, с центром в Чебаркуле (позднее в Челябинске). Кирилловский Оренбург Татищев решил перенести на новое, более удачное, место (в 1742 г. построен на нынешнем месте).
Татищев также попытался привлечь к решению башкирского вопроса казахов, чем едва не создал огромную проблему - попавшего под влияние лидеров башкирских повстанцев хана Абулхаира позднее с большим трудом удалось убедить отказаться от идеи казахско-башкирского союза.
К зиме 1737 / 1738 г. активность повстанцев вновь пошла на спад и Татищев решился сделать некоторые уступки башкирам. Указом от 24 февраля 1738 г. сбор ясака передавался в руки самих башкир, подводная повинность отменялась (с увеличением ясака на 10 коп., для содержания регулярной почты), отчасти восстанавливались земельные права башкир и т. д. Особого результата эти меры не дали и весной 1738 г. восстание вновь охватило Сибирскую и Ногайскую дороги. Возобновились и карательные операции. На этот раз истощенные войной и голодом башкиры продержались недолго и уже к сентябрю восстание было практически подавлено. Масштаб антиповстанческих акций также сильно уменьшился - было сожжено 32 деревни, убито 696 чел., сослано 255 (в 1736 - 1737 гг., по неполным данным, было убито и казнено 5 192 чел., сослано 1 692 чел. и роздано 1 657 чел.).
Усмирение башкир позволило наконец организовать в Оренбурге долго откладывавшуюся торжественную публичную присягу казахского хана Абулхаира и знати Младшего и части Среднего жузов на верность России (6 августа 1738 г.).
В 1739 г. Татищев планировал объявить участвовавшим в восстании башкирам амнистию (предварительно казнив последних лидеров мятежников), однако весной 1739 г. из-за конфликта вокруг уральской металлургии был отстранен от должности и попал под следствие. Преемником его в июне 1739 г. стал генерал-лейтенант В. А. Урусов (в Самару прибыл только в августе). Отстранение Татищева практически парализовало деятельность Оренбургской комиссии в 1739 г.
На протяжении 1739 г. обстановка в Башкирии оставалась относительно спокойной, однако в 1740 г. случился последний, неожиданно мощный, всплеск башкирского восстания, во главе которого встал самозванец Карасакал, объявивший себя башкирским ханом. Русские войска, возглавляемые генералами Соймоновым и Урусовым, действовали исключительно жестко и уже к августу восстание было окончательно подавлено, Карасакал бежал к казахам.
По масштабам кровопролития 40-й год уступал только 1737, так, по рапорту Л. Я. Соймонова только между 25 мая и 3 июля его войсками был убит 1 531 чел., взято в плен 456 чел., сожжены 122 деревни.
Восстание обошлось башкирам очень дорого - было потеряно 10-15% населения, разорено 696 деревень, утрачено (физически и в виде штрафов) 18,4 тыс. голов скота. По неполным данным в 1735 - 1740 гг. был, тем или иным способом, репрессирован, 28 491 житель (16 572 убито или казнено, 3 537 сослано, 8 382 чел. женщин и детей из семей мятежников роздано желающим). Примерно 2/3 репрессированных приходилось на долю Башкирской комиссии и 1/3 - Оренбургской.
Для русского правительства, несмотря на все издержки, деятельность Оренбургской экспедиции оказалась весомым успехом - Башкирия была реально включена в состав государства и открыта для хозяйственного освоения, был создан форпост для дальнейшего проникновения в Среднюю Азию, упрочен контроль за действиями кочевых народов и т. д.

* Башкирские лошади, содержавшиеся на подножном корму, зимой слабели и активность повстанцев резко падала, часть из них даже являлась к властям с повинной. Весной, с восстановлением сил конского поголовья, активность мятежников возрастала вновь.
** Румянцев летом 1736 г. был отозван в Малороссию, в сентябре 1736 г. его сменил бригадир М. С. Хрущов, в феврале 1737 г. отозванный в действующую армию. С апреля 1737 г. комиссией руководил генерал-майор Л. Я. Соймонов.
*** С учетом трат на содержание 6 армейских полков, задействованных в подавлении восстания, но финансируемых за счет Военной коллегии, расход в 1738 г. должен был составить почти 255 000 руб.

Прочие окраины


Прибалтика
Недавно присоединенная Прибалтика сохраняла прежние права и привилегии («как при шведском правлении»), подтвержденные в начале царствования Анны серией законодательных актов. Здесь сохранялась и прежняя денежная система основанная на талере. Продолжалась реституция земель отнятых у местного дворянства в процессе редукции, в связи с чем доля государственных земель между 1725 и 1738 гг. снизилась с 45,4 до 30%.
Русское землевладение в Прибалтике было незначительным. По неполным данным в 1710 - 1734 гг. русское правительство осуществило здесь 109 пожалований 71 человеку, общим объемом не менее 1 492 гаков и 1 945 дворов. Русских среди пожалованных было всего 26 чел., причем большая часть из них (18 чел.) получила пожалования еще до 1722 г. (т. е. в ходе Северной войны) и большая часть этих дач (12 чел.) после войны была возвращена местным владельцам или отошла в казну. После 1722 г. пожалования земель здесь были вообще редки, да и те делались в основном остзейским дворянам или иноземцам на русской службе.
Аннинское правительство, как и в других случаях, пыталось разработать силами местного дворянства кодекс местного права (Лифляндское уложение), однако представленный к 1740 г. проект был отвергнут (остзейское дворянство попыталось использовать его для расширения своих прав).
Население Прибалтики составляло ок. 630 000 чел. Местная экономика к началу 30-х годов еще не полностью восстановилась от последствий войны (обрабатывалось лишь 60-70% земель), к 1739 г. она приносила российской казне 539 018 ефимков и рублей (вдвое больше Малороссии и Слобожанщины вместе взятых).
В 1733 г. правительство распространило на прибалтийские территории сборы провианта и фуража для свежесозданного конногвардейского полка и конные мобилизации, а в 1738 г. также и повинность по поставке подвод под рекрутов (т. е. фактически отчасти ввело здесь прямое обложение в пользу центра).

Ингерманландия
Из Ингерманландии шведские землевладельцы были изгнаны и с 1712 г. велось заселение ее русским дворянством (для которого местные владения должны были видимо стать аналогом подмосковных имений). Земельные дачи делились на 6 статей (от 50 до 500 четей), в зависимости от количества дворов у получателя, обычно - по 100 четей на 100 дворов. Получатели также должны были переводить сюда своих крестьян - по 10 дворов на 100 четей. В 1725 - 1726 гг. правительство разрешило свободную продажу земель в Ингерманландии и отменило требование принудительного переселения крестьян для землевладельцев.
«Шведское» сельское население изгнанию не подлежало, по указу от сентября 1723 г. оно делилось между новыми землевладельцами по пропорции их земельных дач, но сохраняло прежние «шведские» привилегии и нормы обложения, не платя подушной подати, замененной строительной дорожной и подводно-почтовой повинностью.
В 1732 г. в Ингерманландии была проведена перепись, выявившая здесь 98 541 чел. обоего пола. 75% населения составляли «старожилы», жившие здесь со шведским времен (из которых примерно 1/6 составляли русские), 19% - крестьяне-«переведенцы» и дворовые.
По результатам переписи правительство изменило систему обложения Ингерманландии, введя в октябре 1733 г. натуральный сбор фуража для конногвардейского полка. В пересчете на деньги его первоначально предполагавшаяся ставка превышала подушную подать (76 - 117 коп. с души), однако утверждена была уменьшенная (автор ее не приводит).

Смоленск
Смоленская шляхта и при Анне сохраняла остатки своих привилегий, главной из которых было освобождение от военной службы в рядах регулярной армии. Местная шляхта, как и раньше, несла службу в составе особого дворянского «полка смоленской шляхты», в штат регулярной армии не входившего и представлявшего собой реликт старой военной системы (военно-территориальное ополчение, служившее с земли и собиравшееся по необходимости). Полк участвовал в Северной войне, но позднее видимо к активной службе не привлекался. Он состоял из 5 (после 1730 г. из 7) рот, служилый состав полка на 1730 г. насчитывал 1 096 чел. (после расширения - 1 503 чел.), на 1738 г. - 1 541 чел. (общая численность корпорации, вместе с шляхетскими детьми - 2 921 чел.). Офицерские должности в полку были фактически закреплены за местной аристократией.
Сохранение старого порядка службы имело для шляхты и свои недостатки: она несла дополнительные расходы - служила за свой счет (казенного финансирования полк не получал, при этом с имений шляхты брались рекруты и подушная подать) и выпадала из общероссийской «Табели о рангах», сохраняя несколько ущербный статус в новой иерархической системе.

Поволжье
Здесь никаких принципиальных изменений в политике центра не произошло. Важное значение имел только указ о реорганизации миссионерской деятельности русской церкви, выпущенный в самом конце царствования (сентябрь 1740 г.). Он предусматривал широкую программу мер по материальному и социальному стимулированию перехода в православие (трехлетнее освобождение от подушной подати и рекрутского набора, денежные выплаты, отселение от иноверцев и проч.), что (уже в елизаветинские времена) способствовало массовому крещению иноверцев и христианизации Поволжья.

Сибирь
Политика центрального правительства в Сибири также принципиальных изменений не претерпела. В декабре 1730 г. (по инициативе П. И. Ягужинского) был воссоздан Сибирский приказ. Однако в новых условиях он фактически дублировал губернские и коллежские структуры и оказался не нужен (ликвидирован в 1763 г.)

Казачьи войска
Самостоятельность Войска Донского была фактически ликвидирована еще Петром - войсковые атаманы назначались царем (с 1718 г.); институт войсковых кругов был фактически ликвидирован, а их функции переданы старшине; был запрещен прием беглых и проводились массовые сыски; после 1712 г. были запрещены набеги на соседей и т. д. К дальнейшим ограничениям прав казаков правительство не стремилось, желая избежать конфликтов с ними.
В отношениях с запорожцами был, как уже отмечалось, достигнут большой успех - в 1734 г. он вернулись в русское подданство.
Создавались новые группы казачества, с начала 30-х годов - волжское, селившееся выше Царицынской линии, а со второй половины 30-х - оренбургское.
Большой неудачей правительства стал конфликт внутри яицкого казачества. Злоупотребления старшинской верхушки (монополизация лучших сенокосов и рыбных ловель) вызывали растущее возмущение рядовых казаков. Несправедливая раздача жалованья* в 1736 г. перевела конфликт в открытую фазу. Старшина Иван Логинов, поддерживаемый подавляющим большинством рядовых казаков, подал жалобу на атамана Григория Меркурьева и возглавляемую им старшину. Русские власти (в лице Татищева) фактически встали на сторону старшины, однако конфликт разрешить не удалось и к 1738 г. войско фактически раскололось на две партии - «логиновскую» и «меркурьевскую». Внутреннее разделение сохранялось здесь и позднее, вплоть до 70-х годов, став одной из причин успеха пугачевщины.

* На 3 196 чел. «списочных» казаков в год давалось 1 500 руб., 1 598 четвертей хлеба и 100 ведер вина

Калмыки
После смерти хана Аюки (1724 г.) среди калмыков началась междоусобца*. Русское правительство поддержало малоавторитетного сына Аюки Церен-Дондука, в 1731 г., при поддержке русских войск, ставшего ханом. Его противники, возглавляемые внуком Аюки Дондук-Омбо, откочевали на Кубань и вышли из русского подданства. В канун турецкой войны русское правительство решило восстановить отношения с Дондук-Омбо и в 1735 г. он вернулся под власть империи, добившись ограничения вмешательства русских властей в дела ханства и устранив, с помощью русского правительства, прочих претендентов на власть над калмыками. Дондук-Омбо активно участвовал в турецкой войне и в 1737 г. был объявлен ханом.

* Численность калмыков за время междоусобицы 1724 - 1735 гг. сократилась примерно на 2/3.

***

В целом, в начале аннинского царствования в отношении окраин сохранялся прежний «либеральный» курс «верховников», несколько смягчивших конфронтационную политику Петра и отчасти вернувшихся к более осторожной практике прежних времен. Позднее, начиная с 1732 - 1733 гг., правительство начинает постепенно возвращаться к петровской политике форсированной интеграции окраин (хотя в целом и в гораздо более осторожной форме), проводя «скрытую» податную реформу и распространяя на окраины более справедливую систему обложения, а позднее и существенно ограничивая их автономию (Гетманщина, Башкирия).

Турецкая война и податная политика
Военная система России выстраивалась Петром таким образом чтобы избежать чрезвычайного давления на население в условиях войны - армия и в мирное и в военное время должна была обеспечиваться за счет подушной подати (и рекрутского набора). Аннинское правительство стремилось в целом придерживаться той же политики, однако уже в 1733 г., при переводе армии на комплект военного времени, вынуждено было прибегнуть к безденежной конской мобилизации (что видимо рассматривалось как временное отступление от норм). В условиях же турецкой войны и значительных военных потерь петровская система и вовсе перестала работать как надо.
В начале войны (осень 1735 - весна 1736 гг.) правительство еще пыталось обойтись без введения чрезвычайных разверсток и сборов. В 1735 г. не производилось даже рекрутского набора - некомплект армии считался незначительным (на конец 1735 г. - 6 100 чел., т. е. примерно 5-6%) и его можно было покрыть за счет перевода людей из гарнизонных полков. Однако уже летом - осенью 1736 г. политика правительства в отношении податного населения изменилась. Первыми эти изменения почувствовали южные прифронтовые районы на которые легли дополнительные сборы провианта и тягловой силы, мобилизации ездовых для армейских обозов и работников для достройки Украинской линии и строительства судов Днепровской и Донской флотилий, постойная повинность, а также увеличившиеся тяготы пограничной и охранной службы.
Население остальной России ощутило тяготы войны позднее - с осени 1736 г., после начала нового масштабного рекрутского набора, набора лошадей и «разборов» социальных групп для перераспределения тяжести рекрутской повинности (см. ниже).
Война и вызванные ею тяготы «съели» позитивные результаты предшествовавшего десятилетия и проводившегося верховниками и ранним аннинским правительством курса на ослабление податного давления, ухудшили положение ранее привилегированных групп (в первую очередь православного духовенства), а также населения Гетманщины и Слобожанщины, реальное обложение которого превысило ставки обложения великорусских крестьян, превратив вторую половину царствования Анны в крайне неблагоприятное для основной массы населения время.

Рекрутские наборы
Рекрутские наборы в ходе войны проводились ежегодно - в 1736 (1 рекрут со 125 душ), 1737 (с 98), 1738 (со 120) и 1739 (со 120). Начало набора объявлялось указом в июле - сентябре и сбор рекрутов должен был заканчиваться к январю следующего года. На практике, однако, в срок никогда не укладывались и основная масса рекрутов собиралась в лучшем случае к февралю-марту - в наборе 36-го года 95% рекрутов было собрано к 11 марта 1737 г., в наборе 38-го 94,35% к 17 февраля 1739 г., в наборе 37-го года к 19 апреля 1738 г. собрали только 90% рекрутов.
Недоимка по наборам была в целом невелика (ок. 2%), потери при доставке рекрутов в армию были выше - до 5-6% (большей частью беглыми - 3-3,5%). Так, по набору 1736 г. они составили 4,57% (2,98% беглыми; 1,34% умершими; 0,25% оставлено на марше больными) и т. п.
Из-за постоянных опозданий со сбором и приводом рекрутов действующую армию предполагалось пополнять за счет перевода солдат из гарнизонных полков (заменяемых рекрутами), но на практике примерно половина пополнений все же состояла из необученных новобранцев.
Тяготы рекрутской повинности не ограничивались натуральными поставками, при чересполосице владений и преобладании мелкопоместного дворянства была неизбежна система «складок» - с покупкой рекрута в складчину или с выплатой компенсации выставляющим рекрута владельцу или общине. При средней цене рекрута в 100 руб., рекрутский набор фактически приводил к повышению обложения податной души на 0,8 - 1,02 руб. (т. е. примерно на 124,5%)*.
Значительные льготы по части рекрутского набора в ходе войны предоставлялись в основном населению прифронтовых районов обеспечивающему тылы армии - Белгородской и Воронежской губерний, Тульской, Калужской и Рязанской провинций, однодворцам и т. п.
Желая уменьшить тяготы рекрутской повинности для податных слоев правительство распространило ее на группы населения ранее от этой повинности освобожденные. Такими группами оказались прежде всего не положенные в подушный оклад разночинцы и церковники. Уже 21 сентября 1736 г. появился указ о розыске, свидетельстве и и пересмотре разночинцев**, а 28 сентября - о разборе детей духовенства и сложившихся вокруг церкви (и к этому времени уже архаичных) сословных групп (синодальных и архиерейских дворян, монастырских слуг и детей боярских)***. Позднее эти указы повторялись при каждом наборе. Из числа церковников в рекруты брались не только сыновья священников, но и сами священники, не бывшие у присяги императрице.
В общей сложности, по мнению автора, в армию было взято ок. 12 000 церковников, т. е. примерно 10-13% всего состава этой группы (и 31 - 42% «призывного возраста» 15-40 лет) и тяжесть рекрутского набора оказалась для них в 3-4 раза выше чем для податного населения. Бурная деятельность правительства привела даже к нехватке приходских священников (на 1739 г. 5% церквей стояли «праздными»).
Подобная дискриминация (особенно на фоне подхода к другим христианским конфессиям) породила в церковной среде негативное отношение ко всему аннинскому правлению. Еще одним (неожиданным) следствием этих наборов стало улучшение церковного образования. Дети священников «обучающиеся наукам» освобождались от военной службы и духовенство своими силами развернуло в 1737 - 1740 гг. широкую сеть духовных семинарий (уже на 1739 г. в них числилось 5 208 учеников), существенно повысивших, в перспективе, образовательный уровень священства.
Разночинцы понесли существенно меньшие потери, к ноябрю 1737 г. было взято в рекруты ок. 1 000 чел. (всего за 1719 - 1741 гг. в армию было взято 5 770 разночинцев). В целом, разбор разночинцев был больше ориентирован на запись их в подушный оклад (с возвращением владельцам выявленных владельческих крестьян).
Помимо этого, с 1737 г. рекрутов стали собирать со служилых мурз и татар (56 113 душ, в 1722 г. положены в подушный оклад, но с 1724 г. вместо поставки рекрутов заготавливали лес для Адмиралтейства). В 1738 г. рекрутская (и конская) повинность была распространена на раскольников (до этого платили лишь подушную по двойной ставке), причем по вдвое более тяжелым нормам - рекрут с 50 душ и лошадь со 100 душ.
Правительство пошло и на снижение «указного роста» малолетних (15 - 20 лет) рекрутов до 2 аршин 3 вершков (позднее до 2,5 и даже 2 вершков), рассчитывая, что они успеют подрасти и окрепнуть в гарнизонных полках. На практике малолетние рекруты часто попадали прямо в действующую армию.
Всего по «воронцовской» ведомости за время правления Анны было взято в рекруты 276 483 чел., в т. ч. за 4 года войны 160 131 рекрут (58%). По мнению автора было взято еще больше - всего 287 971 чел. (и примерно 171 000? за время войны).****
Благодаря военным наборам бремя рекрутчины в аннинское царствование оказалось самым тяжелым за 1720-е - 1760-е годы. Среднегодовое изъятие рекрутов составило 0,48% общего числа податных душ, тогда как в 1718 - 1729 гг. чуть больше 0,2%, в елизаветинское царствование - 0,3%, в первой половине екатерининского - 0,33%. Только в ходе войны 1768 - 1774 гг. этот показатель был превышен, достигнув 0,69%.





* В 1736 г. (со 125 душ) - на 0,8 руб., в 1737 г. (98) - на 1,02 руб., в 1738 - 1739 гг. (120) - на 0,833 руб.
** К последним относились ушедшие в города и не включенные по ревизии в подушный оклад крестьяне всех категорий (помещичьи, дворцовые, синодальные, архиерейские, монастырские), остатки кабальных людей, мастера казенных учреждений, незаконнорожденные и даже иностранцы - не служащие и не положенные в подушный оклад.
*** На 1737 г. по 5 из 9 губерниям (без Нижегородской, Астраханской, Архангелогородской и Сибирской) учтено 99 708 лиц этих категорий (в т. ч. 31 188 чел. в возрасте 15-40 лет), из которых 66 602 чел. относились к духовенству, а 22 832 чел. к «людям старых служб», половина из последних уже несла службу в качестве «городовых рассыльщиков».
**** За 1719 - 1730 гг. в армию было набрано 130 967 рекрутов + 9 841 солдат из других источников (5 617 дворянских недорослей, 2 830 «вольницы» и 1 394 кабальных холопов).

Конские наборы и другие повинности
Уже в августе 1736 г. правительство пришло к выводу, что удовлетворить потребность армии в лошадях одними закупками невозможно и в сентябре того же года был объявлен конский набор с населения (всего их было три - 1736, 1737 и 1738 гг.).
При первом наборе в сентябре 1736 г. 1 лошадь бралась с 253 душ, втором (ноябрь 1737 г.) - с 284, третьем (июль 1738 г.) - с 200 душ. При наборах 1736 и 1737 гг. стоимость взятых лошадей засчитывалась в подушный оклад (хотя возможно и по несколько заниженным «зачетным» ценам - 12 руб. в 1736 г.; 10,64 руб. в 1736 г.), набор 1738 г. был безденежным и, соответственно, по всем статьям наиболее тяжелым для населения.
Как и в случае с рекрутами недоимка при сборе была невелика - план набора 1736 г. был даже несколько перевыполнен, план набора 1737 г. выполнен на 95,4%, план набора 1738 г. снова несколько перевыполнен?, однако набор растягивался во времени и лошади поступали в армию с опозданием.
Лошади, как и рекруты, тоже собирались в складчину и ложились на население дополнительным денежным грузом, однако тяжесть его, по сравнению с рекрутчиной была невелика. При зачетной цене лошади в 12 руб. на душу приходилось от 4,23 до 6 коп. и даже при более высоких ценах на лошадей вряд ли более 9 - 12 коп. (т. е. максимум 13-17% подушной). При этом только последний набор 1738 г. был безденежным и целиком ложился на крестьянство. Масштабы изъятия тягловой силы из крестьянских хозяйств также было невелики - не более 6-8% конского поголовья.
Помимо податных сословий положенных в подушный оклад, лошади собирались и с других групп населения - по дифференцированным, с учетом «податной справедливости» нормам.
Великороссийские помещики, владевшие черкасскими деревнями в Великороссии, в наборе 1737 г. ставили лошадей по общей норме, но с уменьшением зачетной цены до 8 руб. Имеющие деревни в Гетманщине, в 1736 - 1737 гг. - по 1 лошади со 120 дворов (т. е. по норме в 1,5 - 2 раза меньше), а в 1738 г. - с 50 дворов (т. е. общероссийской).
Лошади собирались также с ямщиков (кроме прифронтовых районов и петербургских) - в наборе 1737 г. по вдвое большей норме - лошадь со 100 душ. 400 драгунских лошадей уже с 1733 г. собиралось с Прибалтики.
В самом тяжелом положении вновь оказалось духовенство - с монастырей и церквей в 1736 г. безденежно собирали каждую пятую (а в 1737 г. уже каждую четвертую) выездную и каждую десятую работную лошадь. Только духовенству отдаленных губерний (а с 1737 г. и малых монастырей) этот сбор был заменен денежным - по 6 руб. за голову*. Всего духовенство поставило 8% общего сбора лошадей (не считая того, что монастырские крестьяне ставили по общим сборам), что при небольшой его численности оказалось тяжелой повинностью.
Помимо наборов продолжались и закупки лошадей, составив в итоге 38,7% всего пополнения армии в военное время. Средняя цена купленной лошади была существенно ниже - 6,8 руб., видимо потому, что покупались в основном подъемные лошади, а не драгунские (собиравшиеся с населения).
Потери лошадей (при наборе и доставке в армию) по официальным данным были невелики - 2,86% при наборе и 6,38% при покупке, однако на значительную часть лошадей не было квитанций (соответственно неизвестно дошли ли они вообще до армии) - 4,8% при наборе и 9,18% при покупке и общие потери могли доходить до 17,7% при наборе и 25,6% при покупке.
Всего в армию за 1736 - 1738 гг. было направлено 115 813 лошадей, общей стоимостью 1 057 613 руб., вместе с купленными в 1739 г. - 129 973 лошади, общей стоимостью 1 154 609 руб.



В мае 1737 г. экстраординарные сборы были распространены на черносошных и ясашных крестьян. С русских крестьян взяли по четверику хлеба, сверх подушной, а с ясашных иноверцев по 2 четверика. В 1738 г. этот сбор был повторен.

* Нормы на 1738 г. автор не приводит, но общий сбор (1 966 голов) в этот год оказался выше двух предыдущих - 1 666 и 1 500 голов.

Потери
Автор попытался также оценить людские и, отчасти, экономические потери понесенные Россией в ходе войны.
Людские потери регулярной армии он оценивает примерно в 110 500 чел., с учетом ландмилиции - в 113 000 - 114 000 чел. (почти половина штатной численности в 240 000 чел.)*. К ним он добавляет и потери населения южных прифронтовых районов - примерно 40 000 - 50 000 чел. (включая 9 994 чел. погибших от чумы в Воронежской и Белгородской губерниях и на Слобожанщине), получая общую цифру - 150 000 - 160 000 чел.
Лошадей за время войны было собрано и куплено 129 973 головы, т. е. 2,6 штатного состава**, потеряно вероятно ок. 70 000 - 80 000 голов. Потрачено на лошадей 1 154 609 руб., т. е. на 669 400 руб. больше обычного (отчасти дефицит покрыт безденежным сбором 1738 г., «сэкономившим» 206 780 руб.). Расходы на содержание и фураж по опыту мирного времени превышали сумму закупок вдвое и во время войны частично перекладывались на население.

* В мирное время армия ежегодно теряла в среднем по 10 000 чел. - от болезней, несчастных случаев, естественной смертности и в результате отставок.
** По штатам мирного времени в армии должно было иметься 49 113 лошадей (39 257 драгунских и 9 856 подъемных), нормальный срок службы лошади определялся в 6 лет. На покупку лошадей ежегодно тратилась 121 310 руб., на содержание и фураж - 258 940 руб.

Финансовая политика
Основным прямым налогом, формирующим примерно половину бюджета оставалась подушная подать. В первой половине 30-х гг. ее недоимка снизилась до 3%, но в ходе турецкой войны существенно выросла - до 12-14%.
Другая половина бюджета формировалась в основном за счет косвенных налогов, наиболее значимыми из которых были соляной доход, питейные сборы, монетная регалия, внешние и внутренние таможенные сборы и доход от казенной торговли.
Соляной доход после восстановления казенной монополии стабильно возрастал, увеличившись между 1731 и 1739 гг. с 612 548 до 837 844 руб. (на 36,8%) и только в 1740 г. несколько снизился - до 821,3 тыс. руб. Среднегодовой доход за 1732 - 1740 гг. составил 729 885 руб. Объемы продажи соли в 1732 - 1740 гг. увеличились с 4,4 до 7,3 млн пудов (на 66%), прибыль казны (за счет льгот солепромышленникам и проч.) сократилась с 13,8 до 11,5 коп. на пуд. С 1731 г. соляной доход (составлявший видимо ок. 10% реальных доходов бюджета) целиком поступал в распоряжение императрицы и тратился в основном на нужды двора.
Питейный доход достигнув максимума в 1733 г. (945,3 тыс. руб), в голодные годы сократился до 715,2 тыс. (1736 г.), но к концу десятилетия почти достиг прежних показателей - в среднем 898,9 тыс. в 1737 - 1738 гг. Недоимка его за 30-е годы выросла с 4,33 до 13,65%, в среднем составляя ок. 10% оклада.
Монетная регалия эксплуатировалась вполне успешно, принося в 1731 - 1739 гг. в среднем 253,2 тыс. руб. (на 37% больше чем в 1725 - 1729 гг.).
Торговля казенными товарами приносила бюджету 200 - 250 тыс. руб. в год. Прибыль от продажи поташа в 1731 - 1740 гг. составляла в среднем 52,4 тыс. руб.; ревеня (в 1735 - 1740 гг.) в среднем 63,8 тыс. руб.; смолы - в среднем 10 205 ефимков и 566 руб (1730 - 1739 гг.). К этой же статье автор отнес и доходы от казенной металлургии - в среднем 78 662 руб. в 1730 - 1740 гг. и доходы от астраханских рыбных промыслов - 11,4 тыс. руб. (за тот же период).
Внешнеторговые таможенные пошлины приносили в год от 650 до 800 тыс. руб.
О поступлениях от внутренних таможенных пошлин автор сведений не имеет.
В целом, финансовое положение правительства, в первой половине царствования довольно благополучное, во второй половине 30-х годов заметно ухудшилось (реальный дефицит бюджета достигал 20-25%) однако было далеко от катастрофического и радикальных чрезвычайных мер не требовало.

Турецкая война и финансовая политика
Общий итог чрезвычайных военных расходов точно неизвестен, вероятно они составили (без флота) ок. 4 млн рублей, примерно по миллиону в год (т. е. примерно 1/4 обычного годового военного бюджета).
Правительство не пошло по пути резкого увеличения прямых или открытого введения новых экстраординарных налогов с основной массы податного населения, стремясь соблюсти если не дух, то хотя бы букву петровский податных установлений.
В силу этого чрезвычайные военные расходы покрывались в основном за счет фактического перекладывания значительной их части на население прифронтовых районов, экстраординарного податного давления на неподатные и льготные сословные группы (см. выше), перераспределения расходов в рамках военного и гражданского бюджетов и использования государственных финансовых резервов (канцелярии генерала-поручика Волкова и др.).
Задача составления ежегодных реальных балансов государственных доходов и расходов в аннинское царство решена не была, правительство не имело четкого представления об исполнении бюджета («военная» часть которого проходила через Военную коллегию, а «гражданская» через Штатс-контору*), не зная и точного размера его дефицита.
Номинально общий дефицит бюджета на 1725 - 1726 гг. составлял 2-4%. К началу 30-х годов, с учетом недоимки подушной в 6-7% (и в 20-25% по другим видам сборов) реальный дефицит «окладной» расходной части бюджета должен был составлять не менее 16-17%, а с учетом «неокладных» расходов вероятно больше 20%.
В ходе войны, в рамках военного бюджета средства перераспределялись в пользу действующей армии и, в первую очередь, Днепровской армии Миниха, при этом прочим формированиям и частям причитающиеся им средства периодически недоплачивали. Так, полки выведенного из Персии Низового корпуса за 1733 - 1738 гг. недополучили примерно 28% положенного.
У гражданского бюджета каких-либо серьезных резервов не имелось. Он и в мирное время постоянно сводился с дефицитом. В 1734 г. расходная окладная часть «гражданского» бюджета (4 040 570 руб.) была профинансирована на 76,61% (3 095 642 руб.), т.е . дефицит по ней составил 23,4%. При этом еще 876 249 руб. ушли на разнобразные чрезвычайные расходы.
В 1737 г. окладные расходы были профинансированы на 79% (3 224 097 руб.), дефицит составил 21% и еще, как минимум, 684 689 руб. было истрачено на чрезвычайные расходы (не только военные).
Правительство пыталось бороться с дефицитом гражданского (и военного) бюджетов за счет мелочной экономии и усиленного выбора недоимок, но существенного результата это не дало, так, за весь 1739 г. недоимок было собрано на 308 242 руб. (3,5% всего госбюджета).
Значительная часть экстраординарных расходов покрывалась за счет средств государственного резерва (канцелярии генерала-поручика Волкова) и других учреждений (в т. ч. Соляной конторы, за счет доходов которой (660 000 - 837 000 руб. в год) в мирное время содержался двор).
В целом, война видимо не нанесла серьезного ущерба по крайней мере гражданской части бюджета, дефицит которого на второй год войны мало отличался от дефицита мирного времени.

* Часть «гражданского» бюджета фактически тоже тратилась на военные цели - гвардию, иррегулярные войска и др.

Винокурение и виноторговля
Монополия на торговлю вином была одним из основных источников бюджетных доходов. При окладе ок. 1 млн рублей она давала ок. 11% всех государственных доходов и около четверти гражданского «штатс-конторского» бюджета.
К началу XVIII в. вино реализовывалось через сеть казенных кабаков / кружечных дворов, обеспечивавшихся продукцией за счет казенных же производств или (по большей части) подрядного производства на купеческих предприятиях. Помещики (а также однодворцы и черкасы) сохраняли право на «домовое» производство вина, прочим группам населения производить вино запрещалось.
В первые годы XVIII в. запрет на домашнее производство был ужесточен - у тяглого населения были изъяты винокуренные сосуды, а в феврале 1710 г. домовое производство было запрещено для всех, включая дворянство. Параллельно расширялся и сбыт - была восстановлена и расширена сеть уездных кабаков, кабаки вновь стали сдаваться на откуп.
В январе 1716 г. домовое винокурение было вновь разрешено вести «по прежнему» (т. е. помещикам и проч.). Подавляющее большинство домовых винокурен являлось мелкими домашними предприятиями (хотя имелись и крупные производства работавшие по подрядам), в коммерческом производстве господствовали крупные купеческие винокурни, казенное производство конкуренции с ними не выдерживало и большой роли не играло.
Помещикам разрешалось продавать казне излишки вина оставшегося «за домовым расходом». В 1728 г. был установлен льготный для помещиков режим приема вина в казну - помещичье вино стало приниматься в первую очередь. Это привело к быстрому росту дворянского винокурения и товарного производства вина и к середине 30-х годов помещичье винокурение могло уже реально конкурировать с купеческим.
К концу десятилетия оно выросло еще больше и к 1739 г. на помещичьи производства приходилось 52,35% потенциальной производительности винокуренной промышленности (на купеческие - 33,12%, на казенные - 14,53%), составлявшей по камер-коллежской ведомости 3 945 736 ведер (по подсчетам автора даже больше - 3 905 406 ведер). Казна на 1735 г. закупала 1 536 206 ведер вина, с учетом «домового потребления», вина ежегодно потреблялось видимо ок. 2,5 - 3 млн ведер и имеющиеся мощности, таким образом, были избыточными. К началу 40-х годов и купцы и помещики могли уже в одиночку покрыть все казенные потребности в вине, что делало столкновение дворянского и купеческого винокурения неизбежным (предложения о введении дворянской монополии появились уже при Анне и были реализованы позднее, при Елизавете).



Сеть виноторговых заведений на 1736 г. состояла из 3 726 кабаков, разделявшихся на три группы - городские («городовые»), уездные, приписанные к городам и собственно уездные.
Городовых кабаков имелось 1 466 (39,4%), они давали 74,42% всех окладных сборов; 900 приписанных к городам уездных кабаков (24,15%) были, по большей части, мелкими и собирали всего 6,28% оклада; 1 360 уездных кабаков (36,5%) обеспечивали 19,3% оклада.
Большая часть заведений была стационарными, 792 стойки и 85 временных выставок, размещавшихся обычно на ярмарках (23,5% от общего числа), давали лишь 2% сборов.
Средний оклад городового кабака составлял 489,94 руб., приписанного к городу уездного - 67,27 руб., уездного - 137,06 руб., средний оклад для всех кабаков - 259,04 руб. Общий оклад для всех кабаков - 965 198 руб. (на 1736 г.).
Множество уездных кабаков обеспечивало всего четверть сборов, но при этом очень отягощало население - желающих брать их на откуп находилось немного (на 1741 г. на откуп отдавалось ок. 6%) и большинство кабаков оставались «на вере». Периодически возникали предложения ликвидировать сеть уездных кабаков вовсе, однако правительство не хотело отказываться от приносимого ими дохода, возможности компенсировать его чем-либо не нашло и вопрос так и не был решен.
Оклад кабацких сборов по разным данным составлял от 965,2 до 960 тыс. руб., а с учетом прибавочной пошлины на горячее вино - 1 000 651 руб. Реальные поступления колебались от 715 236 (1736 г.) до 945 289 (1733 г.) руб. в год, т. е. недоимка (от оклада в 965,2 тыс.) составляла от 1,5 до 25,9% оклада. В 1735 - 1738 гг. (при среднем сборе в 833 408 руб.) средняя недоимка составила 13,65%.
Максимальное падение питейных сборов отмечалось в 1735 - 1736 гг., к концу 30-х они практически вернулись на уровень начала десятилетия. Основной причиной падения сборов был видимо голод 1733 - 1735 гг., турецкая же война на них серьезного влияния не оказала. Еще одной (хронической) причиной недоимок было стремление казны к завышению окладов сборов.
Отдельно автор останавливается на связи винокурения и борьбы с голодом. Аннинское правительство пребывало в уверенности, что потребление хлеба винокуренными заводами способствует развитию голода и, соответственно, сокращение винокурения может помочь в борьбе с ним. По имеющимся данным на 1735 г. казна закупала 1 563 206 ведер вина, на производство которых требовалось 625 281 четверть хлеба. Общее потребление в 2,5 - 3 млн ведер поглощало 1 - 1,2 млн четвертей - годовую норму потребления 330 - 400 тыс. человек (2-3% населения). При минимальном потреблении этого хватило бы на спасение от голода 650 - 800 тыс. (5-6% населения). Соответственно, винокурение (или его прекращение, даже полное) не могло оказать существенного влияния на этот вопрос.
Турецкая война почти не отразилась на политике правительства в области винокурения и виноторговли (оно не стало например повышать продажную цену вина), да и в целом в ходе аннинского правления никаких принципиальных изменений правительственной политики в этой области не произошло. Предлагавшиеся проекты некоторых частичных реформ до стадии реализации не дошли.

3-я часть
1-я часть