Б. Н. Флоря
Россия и восточнославянские земли Польско-Литовского государства в конце XVI - первой половине XVII в. Политические и культурные связи.Обзор взаимоотношений русского государства и русского населения Польши-Литвы с конца XV века и до начала восстания Хмельницкого. Отдельно радует терминология, Борис Николаевич практически изжил все эти украины-белоруссии - русский народ, русский язык, русская культура.
читать дальшеДо Смуты
читать дальшеНациональное и культурное единство русского народа, разделенного политическими границами, сохранялось. Представление о единстве русского населения по обе стороны границы, о принадлежности его к одному народу, говорящему на одном языке, было характерно и для внешних (польских) наблюдателей. Сохранению этого единства способствовали и общая вера и сохранение памяти об общем существовании в рамках Древнерусского государства. Память о последнем поддерживалась не только чтением летописей, но и благодаря влиянию героического эпоса о Владимире киевском и его богатырях, выходцах из разных городов Древней Руси (Илья Муромец, ростовец Алеша Попович и пр.).
В то же время, со второй половины XV в. прослеживается действие факторов осложнявших поддержание связи между разделенными частями русского народа. Первым из них стало отделение церковных учреждений Польши и Литвы от общерусской митрополии в Москве и образование новой Киевской митрополии. Это привело к разрыву официальных и ослаблению прочих межцерковных связей (хотя определенные культурные контакты и сохранялись)* - не сохранилось никаких свидетельств о контактах иерархов обеих митрополий в конце XV - XVI в. и очень мало сообщений о поездках делегаций духовенства из одной митрополии в другую. Поездки монахов некоторых киевских монастырей в Москву в XVI в. были связаны с имущественными вопросами (желанием получить доходы от имений оказавшихся на территории Русского государства или компенсацию за них).
Во второй половине XVI в. к церковному разделению добавились многолетняя Ливонская война и художества Ивана Грозного, о которых в Польше - Литве знали из рассказов и сочинений беженцев и прочих публицистических и исторических трудов.
Определенную роль сыграла также Люблинская уния, приведшая на первом этапе к улучшению положения русского населения отторгнутых от Литвы Киевщины, Волыни и Брацлавского воеводства. После разрыва с Вильной главной силой в регионе в первые десятилетия после унии стала местная русская знать, что создавало благоприятные условия для крупных культурных инициатив в интересах русского народа.
Русские государи, начиная с Ивана III, претендовали на все русские земли входившие в состав Литвы и Польши, считая их своей «отчиной» и одновременно претендуя на роль защитника православного народа от иноверцев.
Само русское население Польши-Литвы в этот период в целом сохраняло лояльность своим государям - православие не подвергалось еще гонениям и его положение даже улучшилось в связи с утверждением в Польше-Литве режима довольно широкой веротерпимости. Улучшилось и положение верхушки русского населения - православной знати и шляхты, уравненной в правах с католиками и получившей соответствующие права и привилегии. Городское русское население во многих случаях пользовалось преимуществами предоставляемыми городским самоуправлением. Русская шляхта и мещане, таким образом, не имели значимых стимулов стремиться под власть русских государей.
В последней трети XVI в. традиционное единство духовной жизни на русских землях Речи Посполитой оказалось в значительной мере нарушено с переходом части шляхетства, городского населения и духовных лиц в католицизм и протестантизм различных толков. Активность католиков и протестантов вызвала соответствующую реакцию образованной части русского общества - представителей православной знати, духовенства, городских братств. Были приняты меры по повышению образовательного уровня духовенства и народа, укреплению духовной связи общества с традициями восточного христианства и пр. Появились новые учебные заведения - «академия» в Остроге, школы львовского и виленского братств, были налажены подготовка и издание букварей и грамматик, выпущены славянские издания Нового Завета и Библии, переводились и издавались сочинения отцов церкви (Иоанна Златоуста - «Маргарит», «Новый Маргарит», Василия Великого - «Книга о постничестве» и пр.), создавались и печатались полемические сочинения антикатолического и антипротестантского характера и пр. Главным центром всей этой активности стал Острог - «столица» князей Острожских и кн. Константина Острожского, фактического лидера православной общины Речи Посполитой.
Русские книги «литовской печати» с этого времени начинают распространяться и на территории Русского государства, оказывая соответствующее влияние на его общество.
Брестская уния 1596 г. положила начало радикальным переменам в отношениях православного населения и польско - литовского государства. Большинство православных унию не признало, отказавшись подчиняться власти епископов - униатов и оказавшись в положении приверженцев некоего непризнанного вероисповедания, все чаще подвергавшихся мерам административного воздействия со стороны поддерживавшего унию государства.
Новым фактором во взаимоотношениях России и русского населения Речи Посполитой во второй половине XVI в. сделалось казачество. Отношения с казаками - «черкасами» были весьма неоднозначными - идущая одновременно с обеих сторон реколонизация Дикого поля приводила к многочисленным пограничным столкновениям (за которыми нередко стояли польские магнаты), в поисках добычи отряды черкасов совершали нападения на приграничные русские земли (разорение Воронежа в 1590 г. и пр.). В то же время, в последние десятилетия шестнадцатого века русские власти начинают активно привлекать черкас на свою службу и последние делаются заметной частью русских военных сил на южной границе.
С середины XVI в. устанавливаются и определенные связи с казаками действующими против татар на Днепре и их лидерами (кнн. Дм. Вишневецкий и Б. Ружинский). С начала 90-х гг. XVI в. сложившееся на Днепре объединение казаков - Запорожское войско уже само ищет контактов с Москвой, предлагая службу против татар в обмен на царское жалованье. В 1596 г., в ходе восстания Наливайко, обсуждался уже и вопрос об уходе на территорию Русского царства.
В последней трети XVI в. заметным становится выезд шляхты (видимо в основном мелкой и малоимущей) на русскую службу и к началу следующего века «служилая литва» была уже достаточно распространенным явлением.
Таким образом, к началу XVII в. происходит существенное расширение культурных и прочих контактов между двумя частями русского народа, «Россия становится страной, с которой представители разных слоев западнорусского общества начинают связывать свои надежды и ожидания... появляются люди, занимающие в западнорусском обществе далеко не последнее место, которые начинают искать помощи и поддержки России для борьбы с теми трудностями, с которыми они сталкиваются в собственной стране».
* Агиографические сочинения и летописи, созданные в Русском государстве уже после разделения митрополий имели определенное хождение и в Польше - Литве - они обнаруживаются в составе монастырских библиотек, сочинения западнорусских авторов демонстрируют их знакомство с упомянутыми текстами и пр.
Смутное время
читать дальшеКазаки-черкасы приняли активное участие в событиях Смутного времени, действуя в составе армий самозванцев, королевской армии и самостоятельно. Русские источники достаточно четко отличают их от «польских и литовских людей» (среди которых фактически тоже было полно русских) соотнося скорее с «русскими ворами». «Подвиги» черкасов (в первую очередь разорения церквей и монастырей), особенно самостоятельные, начиная с 1611 г., создали им репутацию не только грабителей и разбойников, но и врагов православной веры. Уже в сообщении о разорении Вологды в сентябре 1612 г. они фигурировали как «разорители православной веры и креста Христова ругатели».
Возникшие было (на фоне обострения отношений казачества с польскими властями) у русского правительства в 1615 - 1617 гг. надежды на восстановление прежних связей с запорожцами не оправдались. Последние предпочли договориться с польским правительством и присоединились к походу Владислава на Москву, запятнав себя новыми преступлениями и еще больше укрепив уже сложившуюся репутацию.
В целом, события Смуты резко ухудшили отношение властей и жителей Русского государства не только к латинянам, но и к русскому населению Речи Посполитой.
От Смуты до Смоленской войны
читать дальшеВ 1620 г. православным Речи Посполитой удалось восстановить православную Киевскую митрополию и соответствующую иерархию. Польские власти ее не признали, что привело к новому обострению отношений православного населения (прежде всего казачества) и властей Речи Посполитой. Церковные иерархи Киевской митрополии в этих условиях стремились к установлению отношений с русскими властями и патриархией. Новый киевский митрополит Иов Борецкий уже в 1621 году направил грамоты царю Михаилу и патриарху Филарету (принятые впрочем довольно холодно). В 1622 году с посланиями к царю и патриарху обратился перемышльский епископ Исайя Копинский, позднее, в 1624 году, контакт с Москвой установили турово-пинский епископ Авраамий и луцкий и острожский Исаакий Борискович, в 1625 году - львовский епископ Иеремия Тиссаровский (владимирский епископ Иосиф Курцевич в 1625 г. вынужден был бежать в Россию, где был принят с большим почетом). Послания православных иерархов содержали резкое (в разной степени) осуждение преследований православной церкви в Речи Посполитой, последней, в качестве идеала, противопоставлялось Русское государство, от которого ждали поддержки и помощи.
Помимо церковных иерархов за поддержкой и помощью в Москву в первой половине 20-х стали все чаще обращаться различные православные обители Киевской митрополии, почти исключительно малороссийских - церковные учреждения ВКЛ контактов с Русским государством по-прежнему не поддерживали.
Запорожцы уже в 1620 г. предприняли попытку восстановить отношения с Москвой в прежнем формате, прислав посольство с предложением службы и просьбой о жалованье. Оно было принято довольно холодно - царь послов не принял, присланных пленных татар отослали в Крым, запорожцам дали лишь «лехкое жалованье» - всего 300 руб.
Таким образом, в первой половине 20-х годов интенсивность контактов России и православного духовенства Киевской митрополии резко возросла, однако связь с казачеством и православной шляхтой практически отсутствовала. Автор объясняет это разницей в положении перечисленных групп в Речи Посполитой. Православная шляхта воспринимала Брестскую унию как покушение на свои свободы и права - в первую очередь на право коллективного патроната над православной церковью Киевской митрополии. Этим объяснялось ее активное участие в движении за восстановление православной иерархии. Однако сама шляхта гонениям не подвергалась и в остальном была вполне довольна своим положением в Речи Посполитой, рассчитывая решить все спорные вопросы в рамках существующей системы.
Аналогичную позицию в целом занимала верхушка казачества (пока еще в целом уверенно контролировавшая основную массу казачества), также претендовавшая на коллективный патронат над возрожденной православной церковью - несмотря на все проблемы во взаимоотношениях с властями Речи Посполитой эти люди обладали достаточно прочным положением и рассчитывали на его укрепление в рамках существующей системы.
В наиболее тяжелом положении оказалось православное духовенство - политика властей Речи Посполитой угрожала самому его существованию, оно все больше подвергалось гонениям и преследованиям и более всего нуждалось в поддержке и помощи.
К середине 20-х отношения казаков с властями Речи Посполитой резко обострились, вылившись в итоге в прямое вооруженное столкновение (восстание 1625 года). Радикализировалась и позиция киевской митрополии - прибывший в Москву посланец митрополита, луцкий епископ Исаакий Борискович, в январе 1625 г. предлагал русским властям прямо вмешаться в ход событий и присоединить русские земли Речи Посполитой, обещая при этом поддержку казаков. Подобные предложения привозили позднее в русскую столицу и другие посланцы митрополита. Однако Москва на вмешательство не пошла, вероятно скептически оценивая его перспективы и совершенно не доверяя казакам, насчет настроений которых у нее имелась сведения и из других источников. Подобная позиция в итоге оказалась правильной - не только верхушка, но и основная масса казаков к разрыву с Речью Посполитой оказалась не готова, предпочтя договориться с поляками (Куруковский мир). Отказ от вмешательства не повлиял на отношение Москвы к самому киевскому митрополиту, оставшемуся весьма теплым.
Вопреки ожиданиям православных иерархов, после усмирения казаков возрожденная православная церковь и ее руководство не подверглись репрессиям (миролюбие польских властей в значительной мере объяснялось видимо начавшейся войной со шведами и уходом коронной армии в Пруссию) и во второй половине 20-х митрополит Иов проявил некоторую склонность к компромиссу с польскими властями. Под влиянием части православной шляхты и окружения нового киево-печерского архимандрита П. Могилы он начал было склоняться к соглашению с униатами, однако столкнувшись с резко отрицательным отношением казачества и киевской шляхты к подобным перспективам от компромисса с униатами отказался (1629 год) и в дальнейшем «шатости» уже не проявлял. На отношениях с Москвой колебания митрополита не сказались.
Контакты между духовными лицами Киевской митрополии и Русским государством во второй половине 20-х годов сделались еще более интенсивными - в Россию регулярно ездили разнообразные религиозные делегации и выезжали «на житье» духовные лица. Почти все они въезжали в Россию через Путивль и фиксировались местными воеводскими книгами. «Режим допуска» и размер и характер жалованья, получаемого прибывавшими «посольствами» (посланцев могли пропустить в Москву или оставить в Путивле, жалованье им дать в Москве или в Путивле из местных доходов и т. д.), характеризовали отношение русских властей к различным духовным центрам Киевской митрополии. Наиболее тесные связи поддерживались с монастырями Левобережья (Густынский, Мгарский) и Киевщины (Киево-Печерский, Николо-Пустынский и пр.), регулярно получавшими «пропуск» в Москву и хорошее жалованье, монахи этих обителей часто переселялись в Россию. Монастыри Среднего Поднепровья (чигиринский Троицкий, Терехтемиров, каневский Успенский) также пытались найти поддержку у русских властей, но особенно теплого приема не встретили (их представителей не пускали дальше Путивля). Из монастырей Волыни, Подолии и Русского воеводства лишь некоторые пытались вступить в контакт с русскими властями, что было вероятно связано с позицией их светских патронов - волынской шляхты и пр., подобных контактов не приветствовавших. К концу 20-х интенсивность контактов церковных учреждений Киевской митрополии с Москвой начала падать - монастыри не встретившие радушного приема новых попыток установить контакт видимо предпринимать не хотели.
По-прежнему почти отсутствовали контакты с церковными учреждениями ВКЛ: в 1625 - 1629 гг. зафиксированы только две поездки - представителей Брагинского монастыря и Виленского братства. Вероятно и здесь свою роль играла позиция светских патронов православных учреждений, еще более значимая для опекаемых в условиях ВКЛ, куда более тяжелых чем малороссийские.
Во второй половине 20-х период в Россию переселилось несколько десятков старцев монастырей Киевской метрополии. После расспроса на патриаршем дворе в Москве их направляли на исправление в монастырь (иногда даже перекрещивали или перепостригали), а после исправления на житье (от исправления и прочего могли избавить весомые для Москвы рекомендации). Некоторые из них позднее занимали заметное место в церковной иерархии.
Ко второй половине 20-х годов относится и известная кампания по запрету литовских книг. Автор не разделяет мнения А. Булыкина о связи кампании с планами создания в Речи Посполитой униатского патрирхата и объясняет ее общей консервативно-охранительской политикой русской патриархии в этот период. Чистота веры православных Речи Посполитой, живущих среди иноверцев разного рода, вызывала у московской патриархии сомнения и эти сомнения со временем распространились видимо и на «литовскую» православную книжность. Первые инциденты имели место в мае 1623-го (воеводам пограничной Вязьмы предписано «не велеть» местным жителям покупать книги у литовских людей) и осенью 1626-го (вышел царский указ, предписывавший не разрешать торговлю «литовскими» книгами до их проверки в Москве, два киевских книготорговца высланы из России, вместе с привезенными книгами), однако развития они не получили.
Непосредственным толчком к запрету литовских книг послужила видимо история с изданием в Москве «Большого катехезиса» видного киевского книжника Лаврентия Зизания (конец 1626 - начало 1627 гг.). Московские справщики обнаружили в тексте Зизания неприемлемые, на их взгляд, элементы католической и протестантской теологии. Сам Зизаний с поправками справщиков (фактически патриарха Филарета) не согласился и вел себя вызывающе. Позднее патриархия (вероятно по чьей-то подсказке) обратила внимание и на изданное еще в 1619 г. и известное и в России «Учительное Евангелие» Кирилла Транквиллиона-Ставровецкого. Изучение текста книги (октябрь - ноябрь 1627) выявило влияние на автора католической догматики, к тому же выяснилось, что сама книга была осуждена собором епископов Киевской митрополии, а автор ее успел стать униатом. Реакцией на эти события, продемонстрировавшие сомнительность текстов даже видных православных книжников Речи Посполитой, стали указы изданные в октябре и ноябре 1627 г. Первый запрещал ввоз в Россию литовских печатных и письменных книг, указ от 25 ноября 1627 г. предписывал изъять и сжечь книгу Транквиллиона, а также переписать все литовские печатные и рукописные книги, имевшиеся в церквях и на дворах и выслать росписи в Москву. Позднее эти книги вероятно предполагалось конфисковать (заменив московскими изданиями). Фактически конфискации были проведены видимо только в пограничных Путивле и (частично) Рыльске, ограничения на ввоз литовских книг соблюдались еще в 1630 - 1631 гг. Таким образом, большая часть ранее попавших в Россию «литовских» книг осталась у владельцев, однако ввоз новых на некоторое время оказался затруднен, что привело к некоторому ограничению культурных контактов.
Несмотря на все проблемы, это время (20-е - начало 30-х годов) стало важнейшей эпохой во взаимоотношениях России и русского населения Речи Посполитой. Именно в этот период оформились (прежде всего усилиями киевской митрополии) идейные основы объединения русских земель в едином Русском государстве. В исходивших от митрополии текстах было обосновано положение о Речи Посполитой как о добровольном объединении народов, в котором каждому из них гарантированы традиционные права. Попрание их властью давало пострадавшему народу законное право на отделение. В окружении киево-печерского архимандрита Захарии Копыстенского были созданы исторические тексты, в которых Древнерусское государство выступало как общий предок Русского государства и русских земель Речи Посполитой. Разработанные в 20-х годах представления стали важной частью сознания образованных верхов русского населения Речи Посполитой (и уже в середине века их излагал от собственного имени Богдан Хмельницкий).
Контакты с запорожским казачеством возобновились в 1625 г. (о прощении казаков просил и посол митрополита Иова Исаакий Борискович), они снова начали эпизодически получать жалованье за службы, однако в целом активность казаков (поддержка Шагин-Гирея в Крыму и османского претендента Александра Ахии) не очень вписывалась во внешнеполитический курс Москвы, направленный на сколачивание антипольской коалиции (включающей и Турцию и Крым).
Возвращение коронной армии в Поднепровье после окончания войны со шведами (сопровождавшееся насилиями над населением, нападениями на православные церкви и монастыри и пр.) привело к новому обострению ситуации - в 1630 году казаки вновь восстали против поляков. В ходе восстания обозначился, наметившийся уже в ходе прежнего выступления, раскол среди казачества - часть реестровых казаков примкнула к коронной армии, а ведущую роль в выступлении играли казаки нереестровые. Коронная армия действовала не слишком удачно и полякам пришлось пойти на компромисс (Переяславское соглашение).
Смоленская война
читать дальшеКиевский митрополит Иов умер в марте 1631 г., его место занял Исайя Копинский (до этого формально архиепископ Смоленский и Черниговский), продолживший линию Иова на тесное сотрудничество с Москвой.
Отношения между казачеством и властями Речи Посполитой продолжали оставаться напряженными и русское правительство, в свете надвигающейся войны, рассчитывало привлечь его на свою сторону - с помощью киевской митрополии. Эти надежды, как и в прошлый раз, не оправдались. Автор объясняет это особенностями мировоззрения казаков - при оформившимся уже общем отрицательном отношении к польско-литовскому государству (власть в нем находится в руках «ляхов», желающим уничтожить казачество, подчинить русский народ и навязать ему «ляцкую веру») у них сохранялась вера в существование в верхах Речи Посполитой сил дружественных русскому народу. Олицетворением этих сил выступал в первую очередь королевич, а затем и король Владислав. Избранный осенью 1632 г. королем Владислав казалось оправдал эти надежды - избирательный сейм принял т. н. «Пункты успокоения» (признававшие за православными право на собственную церковь, школы, типографии и пр.), которые новый король обязался соблюдать. Это произвело соответствующее впечатление на запорожских казаков - войско, поначалу воздерживавшееся от участия в начавшейся осенью 1632 г. войне, уже в начале 1633 г. присоединилось к польско-литовской армии. Основные силы запорожцев действовали вместе с польской армией под Смоленском. Помимо этого казаки предпринимали и самостоятельные нападения на русские города - Белгород, Севск, Стародуб, Калугу.
Серьезные перемены произошли и в позиции киевской митрополии. Митрополит Исайя из-за перемен в польской политике лишился поддержки казаков и духовенства и весной 1633 г. был низложен киево-печерским архимандритом Петром Могилой, ставшим новым митрополитом при поддержке поляков.
Таким образом, надежды русского правительства на содействие казаков и православного духовенства в начавшейся войне с Речью Посполитой, мягко говоря, не оправдались, что наложило отпечаток на отношения с ними в последующие годы.
От Смоленской войны до восстания Хмельницкого
читать дальшеИнтенсивность контактов между Россией и духовенством Киевской митрополии во второй половине 30-х годов резко сократилась. Почти прекратились поездки духовных лиц за милостыней - с одной стороны, некоторое улучшение положения православной церкви Речи Посполитой сократило потребность в помощи, усилился контроль властей за такими поездками, с другой - негативное отношение русских властей к новому киевскому митрополиту распространялось и на духовенство его митрополии.
Инициатором восстановления связей в 1635 и 1637 гг. пытался выступить сам П. Могила, однако отклика эти попытки не нашли. Определенные перемены наметились начиная с 1639 г. - киевский митрополит содействовал миссии Б. Дубровского, посланного в Молдавию по делу самозванца выдававшего себя за сына Василия Шуйского. Позднее в том же году в Москву было направлено большое посольство, просившее помощи для киевских монастырей (оно было принято, но довольно сдержанно). Как считает автор, восстановление отношений с Москвой лояльный Владиславу киевский митрополит рассматривал как способ повысить престиж и значимость своей кафедры внутри Речи Посполитой, тем более, что это в целом соответствовало общему курсу короля на сближение с Россией.
Позднее контакты митрополии и Москвы сделались более интенсивными, пика наметившееся потепление достигло к 1646 г. (как и русско-польское сближение в целом). Развития оно впрочем не получило - в январе 1647 г. П. Могила умер, его преемник Сильвестр Косов был фигурой менее самостоятельной, да и наметившийся было русско-польский союз не состоялся.
Восстановление контактов между митрополией и Россией способствовало и возобновлению связей её монастырей с русским государством. В России снова стали появляться делегации малороссийских монастырей и некоторых обителей ВКЛ (оршанский Кутеин, дорогобужский Бизюков монастыри) просившие денег, священных сосудов и, гораздо активнее чем раньше, книг московской печати. С другой стороны и русские церковные и светские власти проявляли все больший интерес к западнорусской книжности.
Таким образом, политические связи между Киевской митрополией и Москвой, ранее весьма тесные, в 30-40-х годах сошли на нет, однако в прочих отношениях ближе к концу рассматриваемого периода наметилось возвращение к ранее существовавшим нормам.
Если духовенство Киевской митрополии было более-менее удовлетворено новым курсом польских властей в духе «Пунктов успокоения» (характерно, что киевская митрополия не поддержала очередное казачье восстание, как всегда делала раньше), то казаки опять остались в дураках. По окончании Смоленской войны польское правительство вернулось к прежней политике стеснения их вольностей (сокращение реестра и т. д.). Это привело к новому восстанию в 1637 - 1638 гг. Оно вновь продемонстрировало наличие раскола среди самого казачества (присоединение части реестровых к полякам, убийства старшины повстанцами) и отличалось от предыдущих большими масштабами и ожесточением - в восстание оказалось вовлечено и неказацкое население, происходили убийства представителей администрации, шляхты, евреев-арендаторов, на которые поляки, в свою очередь отвечали массовыми репрессиями против казаков и прочих жителей русских земель. После провала восстания на сопредельные территории русского государства устремился поток беженцев. Парадоксальным образом произошедшее не повлияло на веру казаков в доброго короля Владислава - в своих бедах они винили магнатов, прежде всего - С. Конецпольского, ставшего своеобразным олицетворением сил зла.
Часть запорожцев активно участвовала в азовской эпопее вместе с донскими казаками.
С середины 40-х отношения с запорожцами, вроде бы несколько наладившиеся на фоне вышеуказанного восстания и обороны Азова, вновь стали портиться - лишившиеся возможности ходить в грабительские морские походы из-за закрытия Днепра и Дона казаки принялись нападать на пограничные русские территории. Нападения приобрели широкий размах - казацкие отряды доходили до Тамбова и Козлова, и нередко совершались совместно с крымскими татарами (казаки брали добычу, татары - полон).
Серьезных изменений в отношениях русского государства и казачества таким образом не произошло, несмотря на обострение социальных конфликтов на русских землях Речи Посполитой. Казаки по-прежнему верили в возможность нормального существования в рамках существующего порядка - с помощью воображаемых могущественных друзей внутри самой Речи Посполитой.
Восстание Хмельницкого
читать дальшеВера в воображаемых друзей внутри Речи Посполитой сохранялась у казаков и в начале восстания Хмельницкого. Как и ранее, Речь Посполитая в этой картине мира выступала в качестве арены борьбы двух сил - злых «ляхов»-магнатов и «доброго» короля Владислава и его сторонников (среди которых первое место занимали литовские Радзивиллы и вообще Литва). Эти заблуждения в определенной мере разделяли видимо даже лидеры восставших, включая Хмельницкого. Свое будущее казаки по-прежнему связывали с Речью Посполитой, но не теперешней, а изменившейся - страной в которой власть магнатов будет сокрушена, а права и вольности казачества гарантированы. В соответствующем духе формулировались даже первые предложения Хмельницкого русскому правительству в июне 1648 г. - речь шла не о переходе под власть России, а о занятии русских государем опустевшего польского трона и преобразовании Речи Посполитой в желаемом казаками духе.
Смерть Владислава положила конец связанной с ним легенде, однако прежние представления еще какое-то время сохранялись - определенные надежды связывались даже с избранным королем Яном Казимиром, несмотря даже на то, что в казачьей мифологии он прежде играл роль злого альтер эго своего брата, ставленника панов и ксендзов. Надежды на сотрудничество с королем (как и на поддержку или хотя бы нейтралитет Литвы) развеялись только к весне 1649 г. и с этого времени Хмельницкий ориентировался уже на военно-политический союз с Россией, с переходом под верховную власть русского государя (не находя впрочем долгое время отклика у русских властей).
Киевская митрополия, руководимая людьми круга покойного Могилы, поначалу сохраняла лояльность Речи Посполитой и нового восстания не поддержала. Однако, в сложившихся условиях, лишившись покровительства православных магнатов и шляхты, она вынуждена была искать взаимопонимания с Запорожским войском, ориентирующегося теперь на сближение с Россией.
«Литва» на русской службе
читать дальшеОтряды (пешей) «литвы» на русской службе имелись уже в 20-х годах XVI в. Позднее появляются и упоминания о конных отрядах, так, в 1591 г. с татарами Казы-Гирея должны были травиться головы и ротмистры «с литовскими и немецкими людьми». Особенно массовым выезд «литвы» стал видимо по окончании Ливонской войны - летом 1582 г. например давали корм «выезжим литовским людям» - ротам Тимофея Севрютцкого (91 чел.) и Матьяша Мизина (79 чел.). К концу века на русской службе находились иноземские отряды / роты из «немцев», поляков, греков и пр. (по Маржерету всего ок. 2 500 чел., с денежными окладами от 12 до 60 руб. и поместьями).
Уже в нижегородских писцовых книгах 1571/72 г. упоминаются поместья неких «панов», часть из которых именуется «нововыезжими». В нижегородских актах 1591 - 1610 гг. содержатся сведения о поместьях 23 служилых литвинов. Сохранились и упоминания о подобных поместьях в Вологодском, Суздальском, Углицком уездах и Мещере.
В ходе Смуты «литва» продолжала выезжать на русскую службу, так, в книгах Казенного приказа (где платили жалованье за «выезд»), в 1613 - 1614 гг. зафиксировано 63 выходца из Речи Посполитой. Часть из них была пахоликами, но имелись и шляхтичи и 2 ротмистра - Станислав Граевский и Савва Бахмет. Выезжали иногда целыми отрядами (ротмистр Павел / Бальцер Хмелевский при осаде Москвы Вторым ополчением), переходили в ходе боевых действий (из армии Владислава в 1618 г.), иногда прямо в бою. После Деулинского перемирия не захотели возвращаться на родину и многие пленные и прочие выходцы из Речи Посполитой, оказавшиеся в годы Смуты в России. Выезды продолжались и после Смуты.
Служилые иноземцы делились на «литву» старого (до Смуты) и нового выезда, часть из них была поверстана поместными и денежными окладами, остальные получали кормовые деньги. Выехавшие католики и прочие иноверцы часто переходили в православие, что расширяло возможности для интеграции в «московское» общество.
На русской службе оставались и иноземские отряды / роты - уже в 1613 - 1614 гг. в Туле было собрано 350 чел. «литвы и немец», в 1615 г. против Лисовского предписывалось собрать 602 чел. «литвы» и «немцев» прежнего выезда, поместных и кормовых. На 1624 - 1625 гг. имелось 6 иноземских рот, из которых «литва» служила в трех - Матвея Халаима и Николая Любомирского (поместные «поляки» и «литва» старого выезда) и Григория Врославского (кормовые «поляки» и «литва» старого выезда). В 1627 г. к ним добавилась новая рота Прокофия Кремского (кормовые поляки, греки и пр. нового выезда). В 1630 г. роты были переформированы, дабы выровнять их численный состав (по 100 чел.) и упорядочить этнический. После переформирования общее число рот увеличилось до 11, поляки и литва служили в шести из них - роте Михаила Желиборского (бывшей М. Халаима, поляки и "литва" старого выезда), роте Якова Рогановского (бывшей Любомирского, поляки и "литва" старого выезда), роте Михаила Барышевского (бывшая Врославского, «литва» и прочие не-«немцы»), рота Прокофия Кремского (поляки и «литва» нового выезда) и ротах Николая Врославского и Христофора Рыльского («литва»).
Помимо этих формирований много «литвы» служило по городам - на 1625 г. в Казани «литвы и поляков» 81 чел., в Свияжске «литвы, черкас и пахолков» - 48 чел., в Тюмени «литвы и черкас конных» - 93 чел., в Тобольске - 102 чел. «конной литвы» и т. д.
Основной причиной выезда шляхты и до Смуты и после был видимо материальный фактор - в Польше - Литве у нее было больше прав, но малоземельные / безземельные шляхтичи не могли их реализовать и рассчитывали занять более прочное положение в Русском государстве. Часть выезжала по личным причинам, в том числе и из-за уголовного преследования. В начале XVII в. к этому добавился религиозный мотив - православные шляхтичи (иногда люди достаточно заметные - в 1626 г. выехал например Андрей Бернацкий, шурин Иосифа Курцевича и видный представитель волынской шляхты) хотели жить в православном государстве.
В последующие годы в положении служилой «литвы» принципиальных изменений не произошло. Ряды ее пополнялись за счет новых выездов и детей самой «литвы». Часть «литвы» служила в иноземских ротах, число литовских рот к 1641/42 г. возросло до 9 (из них три «старого выезда»), в них числился (не считая офицеров) 901 чел. Остальная «литва», как и раньше, служила по городам, однако в росписях обычно писалась вместе с черкасами и численность ее определить трудно.
Как и ранее, часть «литвы» была верстана поместным и денежным окладами, но большая часть получала корм.
Черкасы на русской службе
читать дальшеКазаки - черкасы на русской службе появляются в последние десятилетия XVI века. В 1589 г. служилые черкасы упоминаются в Путивле и Ливнах, в 1593 г. - в Рязани, в 1609 г. - в Туле и пр. Отряды черкас участвовали в штурме Ивангорода в 1590 г, борьбе с Казы-Гиреем в 1591 г., основании Валуек в 1599 г. и пр. Ж. Маржерет в своем сочинении сообщает о 3 000 - 4 000 черкасов на царской службе. Отряды черкасов сохраняли видимо определенную внутреннюю автономию - имея своих атаманов и пр. и получали достаточно высокое жалованье (см. ниже).
Сложившаяся до Смуты система организации и службы черкас сохранялась и позднее - в разрядной росписи 1616 г. отмечены служилые черкасы Переяславля-Рязанского (32 кормовых), Михайлова (40 чел.), Дедилова (25 чел.). Существенного пополнения их ряды в ходе Смуты видимо не получили (хотя в Пронске в 1619 г. отмечено 20 черкас «нового выезду»). Крупнейшим пополнением стал перешедший зимой 1618 - 1619 гг. на русскую службу из войска Сагайдачного полк Ждана Коншина (600 чел.). Полк был разослан на службу по городам, в первую очередь поволжским - в Казань и Н. Новгород (по 100 чел.), Арзамас и Астрахань (по 50 чел.), а также в Ярославль, Кострому, Коломну, рязанские города (больше всего в Шацк - 50 чел.) и пр. Жалованье этим черкасам было установлено сначала против стрельцов (2 - 4,5 руб.), а с апреля 1619 г. - «против черкас старого выезда» (5-6 руб. + хлеб).
На 1625 г., помимо рязанских городов, черкасы отмечены в 13 городах Поволжья (больше всего в Казани - 220 чел.) и некоторых городах Западной Сибири - в Тюмени («черкас конных» - 93 чел., «пеших казаков и черкас» - 68 чел.), Кузнецком остроге (17 конных черкас).
Таким образом, в 20-е годы XVII в. служилые черкасы были уже достаточно привычным явлением для русского общества, но были небольшими группами разбросаны на большой территории.
В росписях 1635 - 1636 гг. черкасы как правило не выделяются отдельной группой, а пишутся вместе с «литвой», что затрудняет определение их численности. Так, в Казани «литвы и черкас» отмечено 133 чел., в Астрахани - 84 чел., в сибирских городах «литва и черкасы» отмечены в Тобольске, Тюмени, Таре, в Пелыми черкасы сведены в одну группу с вогульскими новокрещенами. При этом в сибирских городах отмечены отличные от черкас «литовского списка казаки» (31 в Тобольске, 23 в Тюмени, 53 на Таре), вероятно недавние переселенцы в Россию.
Как особая группа черкасы выделены в росписи 1635 г. только в рязанских городах. На 1635 г. в Туле черкас и днепровских казаков - 153 чел. (на 1624 г. черкас - 116), в Дедилове - 35 (на 1622 - 37), Михайлове - 75 (на 1622 - 59), в других рязанских городах черкасы как особая группа не отмечены.
С 1635 г. число переселенцев-черкас приходящих из Речи Посполитой начинает возрастать. Воеводам русских пограничных городов предписывалось самим черкасов на нашу сторону не перезывать, но переходящих обустраивать. В этот период вырабатываются и нормы обращения с переселенцами, использовавшиеся и позднее, когда переселение стало массовым.
Поначалу переселенцы для определения их статуса отправлялись в Москву, позднее решение этой задачи было доверено местным властям. Переходившие казаки поначалу приравнивались к детям боярским - им назначался поместный и денежный оклад (+ жалованье за выход, деньги для «селитьбы» и продовольствие), «мещан» было велено селить на посаде и давать льготу на три года.
Уже на этом этапе с переселенцами возникали сложности - русские власти стремились обеспечить их землей, чтобы черкасы кормили себя сами и не претендовали на хлебное жалованье, а часть казаков, привыкших жить разбоем и промыслами, землю пахать не желала, желая служить за денежное и хлебное жалованье. Возникали проблемы и с организацией службы - в России она должна была вестись под руководством и по указаниям воеводы, у него же нужно было просить разрешения для ухода на промыслы (охоту, ловли), казаки же стремились ходить в степь как привыкли - по собственному разумению и т. д. Не прижившиеся на русской службе черкасы пытались вернуться обратно в Польшу-Литву, что русскими властями квалифицировалось как тяжкое преступление - измена.
После поражения восстания 1637 - 1638 гг. на русскую территорию хлынул поток беженцев - черкасы приходили уже не мелкими группами по нескольку или нескольку десятков человек, а сотнями и тысячами (в официальной переписке русских и польских властей общая численность переселенцев оценивалась в 20 000 чел.). В результате, число черкас в южных пограничных городах резко увеличилось, они появились во множестве новых городов, включая пограничные с Речью Посполитой территории, где ранее русские власти их селить видимо опасались. В конце 30-40-х годах служилые черкасы имелись в Белгороде, Валуйках, Воронеже, Ельце, Карачеве, Коломне, Короче, Костенках, Кромах, Курске, Ливнах, Новосиле, Орле, Пронске, Рязани, Тамбове, Торопце, Туле, Усерде, Хотмышске, Черни, Чугуеве, Шацке, Яблонове, Осколе, Михайлове, Рыльске, Севске, Путивле, Козлове.
Крупные поселения черкас в эти годы образовывались очень быстро, так, в основанной в 1638 г. Короче изначально было поселено 180 черкас, весной того же года к ним добавилось еще 40 из Белгорода, а в марте апреле 1639 г. - еще 111 чел., пришедших «с литовской стороны».
В связи с резким увеличением числа черкас жалованье им теперь (с лета 1638?) в большинстве случаев давалось не против детей боярских, а против приборных людей. Часть атаманов, есаулов и сотников продолжала верстаться поместными и денежными окладами, основная же масса переселенцев получала денежные оклады в 5 - 7 руб. (атаман - 7 руб., есаул / сотник - 6 руб. казак - 5 руб.) + жалованье за выход, деньги на селитьбу и дворовое строение. Помимо этого давались земля под дворы, огороды и сенные покосы и (вместо хлебного жалованья) земельные участки - по 40 четей сотнику и по 20 казаку. До получения первого урожая переселенцам давалось и хлебное жалованье (нормы варьировались) и хлеб на семена.
Традиционная организация казаков, с выборными (с санкции властей) атаманами, есаулами, сотниками и определенной внутренней автономией сохранялась.
«Мещане» и «пашенные люди» наделялись гораздо скромнее - получали лишь льготу на 10 лет.
В целом, русские власти, заинтересованные в освоении южного пограничья, стремились создать переселенцам максимально благоприятные условия - назначали оклады выше чем русским служилым людям, облегчали режим службы, указывали воеводам всячески содействовать переселенцам и пр.
Тем не менее конфликтов избежать не удалось. Возникали они чаще всего по тем же причинам, что и ранее - часть казаков не желала пахать землю, недовольство вызывала жесткая регламентация служебной и промысловой деятельности и т. д. Недовольные черкасы, как и прежде, с переменным успехом пытались бежать в Польшу. Иногда доходило и до прямых мятежей, крупнейший инцидент подобного рода произошел в апреле 1641 г. в Чугуеве. Здесь летом - осенью 1638 г. было поселено целое войско (ок. 1 000 черкас с семьями) возглавляемое гетманом Яковом Остряниным, одним из лидеров восстания 1637 - 1638 гг. Черкасам назначили денежное и хлебное (до обустройства) жалованье, дали землю (гетману полагалось 120 четей, его сыну - 40, есаулу - 50, дьячку - 40, сотникам - по 30, десятникам - по 25, казакам - по 20 четей), зерно на посев и пр. В самом Чугуеве была поставлена крепость, где размещались русский гарнизон и воевода.
К лету 1640 г. обустройство черкасов было более-менее завершено, к этому времени на службе в Чугуеве находилось ок. 800 чел: 13 черкасов выходило на службу «в саадацех» (гетман, есаул, дьячок, один из сотников и 9 казаков), более 450 чел. - конными с пищалями (9 сотников, почти все пятидесятники, 299 казаков), св. 300 чел. - пешими с пищалями (один пятидесятник, половина десятников, 299 казаков).
Пока шло обустройство конфликтов между черкасами и властями не возникало. Обжившись переселенцы начали наглеть, уже весной - летом 1640 г. «черкасы начинают быть непослушни» - от воеводы (кн. П. И. Щетинина) требуют уменьшить тяжесть служб, возникают конфликты из-за организации службы, раздела добычи и пр. Осенью 1640 г. черкасы подали на воеводу жалобу в Разряд - помимо прочих претензий, его обвиняли в злоупотреблениях. Не желая обострять обстановку Москва сменила воеводу (тем более что на него жаловались и русские служилые люди). Новому воеводе - Г. И. Кокореву, разрешалось при необходимости уменьшить тяжесть служб, не меняя общих принципов ее организации.
Параллельно развивался конфликт в самой казачьей среде - между гетманом Я. Остряниным (пользовавшимся доверием русских властей, но среди черкасов авторитет утратившим) и казаками. В начале 1641 г. обе стороны перенесли конфликт в Москву, подав в Разряд жалобы друг на друга. Власти в итоге встали на сторону Острянина, распорядившись арестовать его оппонентов, что видимо и послужило толчком к мятежу.
Свою лепту в разжигание конфликта внесли и поляки - призывая черкас вернуться в Польшу и обещая им амнистию и всяческие льготы.
В итоге, в апреле 1641 г. в Чугуеве вспыхнул мятеж и большая часть черкас, убив Острянина и разграбив казну, после тяжелого боя с русским гарнизоном ушла в Польшу.
Похожие инциденты в 1641 г. имели место в Курске - местные черкасы пытались бежать в Польшу, но были перехвачены и разгромлены (уцелевшие сосланы в Сибирь и переведены в понизовые города) и селе Костенки под Воронежем - здешние черкасы, возможно под влиянием польской агитации, также пытались бежать (нагнаны, разбиты, уцелевшие сосланы в Сибирь).
События в Чугуеве и прочие инциденты не повлияли принципиально на политику русского правительства в отношении черкас. После 1641 г. открытых мятежей черкас уже не случалось, хотя побеги отдельных лиц и мелких групп происходили и позднее. Причина успокоения черкас не вполне ясна - заметных послаблений по службе и пр. они не получили. Возможно русские власти стали действовать гибче, найдя, в частности, какой-то баланс между службами и промысловой деятельностью черкас, а сами черкасы (уже обжившиеся и обзаведшиеся хозяйством) убедившись на практике, что сотрудничество с русскими властями несет им выгоды, а прямой конфликт бесперспективен предпочли приспособиться к «московским» порядкам.
@темы:
история,
книги,
СТ,
early modern Russia,
конспект